Заветы
Шрифт:
На благотворительницу Ада не походила. Не мягкая и улыбчивая – угловатая, и не ходила, а носилась. В лавке никогда надолго не задерживалась и всегда забирала с собой пару картонных коробок с тряпьем – их она складывала в машины, которые парковала в проулке у нас на задах. Машины мне из-за стола было видно. Всякий раз машина была другая.
И случались посетители третьего рода – тоже приходили в «Борзую модницу» и ничего не покупали. Молодые женщины в длинных серебристых платьях и белых шляпках – называли себя Жемчужными Девами, говорили, что они миссионерки, посланы Галаадом творить богоугодные дела. Эти были гораздо криповее Джорджа.
Они всегда заявлялись парами. Носили белые жемчужные ожерелья и много улыбались, только не по правде. Всучивали Мелани брошюры с картинками – опрятные улицы, счастливые дети, закаты – и заглавиями, которые должны были заманить читателя в Галаад. «Падшая? Господь еще может тебя простить!» «Бездомная? В Галааде тебя ждет дом».
И всякий раз была хотя бы одна брошюра про Младеницу Николь. «Верните Младеницу Николь!» «Младенице Николь место в Галааде!» Нам в школе показывали документальное кино про Младеницу Николь: ее мать была Служанка и контрабандой вывезла Младеницу Николь из Галаада. Отец Младеницы Николь был крупной шишкой, ужасным каким-то галаадским Командором, так что вышел огромный скандал, и Галаад потребовал вернуть ребенка законным родителям. Канада сначала тянула резину, потом сдалась, пообещала, что постарается изо всех сил, но к тому времени Младеница Николь исчезла, и ее так и не нашли.
А теперь Младеница Николь стала лицом Галаада. На всех брошюрах Жемчужных Дев – одна и та же фотография. Ребенок и ребенок, ничего такого особенного, но в Галааде, рассказывала наша преподша, Младеница Николь считалась прямо-таки святой. И у нас она тоже стала иконой: на каждой антигалаадской акции протеста в Канаде мелькали ее фотография и лозунги «Младеница Николь! Символ свободы!». Или «Младеница Николь! Ведет верной дорогой!» «Младеница вас далеко заведет, ага», – думала я.
Я-то невзлюбила Младеницу Николь с тех пор, как писала про нее сочинение. Мне влепили тройбан: я написала, что обе стороны футболят ее туда-сюда, как мячик, и великие множества вздохнут с великим облегчением, если просто взять и ее вернуть. Преподша сказала, что я черствая, надо научиться уважать права и чувства других людей, а я сказала, что в Галааде тоже люди, их права и чувства уважать, что ли, не надо? Она вышла из себя и сказала, что это какой-то детский сад, и, пожалуй, это она по делу, я ее нарочно изводила. Но я злилась из-за тройбана.
Всякий раз Мелани брала у Жемчужных Дев брошюры и обещала выложить пачку на кассе. Порой даже возвращала им старые: Жемчужные Девы собирали остатки, чтоб раздавать в других странах.
– Ты это зачем? – спросила я у Мелани, когда мне исполнилось четырнадцать и я живее заинтересовалась политикой. – Нил говорит, мы атеисты. Чего ты им потакаешь?
У нас в школе было три курса по Галааду: кошмарная, кошмарная страна, где женщинам нельзя работать и водить машину, где Служанок насильно заставляют беременеть, как коров, только вот коровам в жизни больше повезло. Что за люди такие выступают за Галаад – наверняка же чудовища? Особенно если они женского пола.
– Почему нельзя сказать им, что они гадины?
– С ними бесполезно спорить, – ответила Мелани. – Они фанатички.
– Тогда я им сама скажу.
Мне казалось, я понимаю, что не так с людьми – особенно со взрослыми. Мне казалось, я могу их вразумить. Жемчужные Девы старше меня, все-таки не дети малые – как они могут верить в этот бред собачий?
– Нет, – обрубила Мелани. – Сиди тихо, к ним
– Почему? Я прекрасно могу…
– Они пудрят мозги таким вот девчонкам, заманивают в Галаад. Они скажут, что Жемчужные Девы помогают женщинам и девушкам. Будут взывать к твоему идеализму.
– Да я не куплюсь, ты что! – возмутилась я. – Бля, ну я же не безмозглая!
Обычно я при Мелани и Ниле не материлась, но иногда могла и ляпнуть.
– За языком следи, – сказала Мелани. – Некрасиво.
– Извини. Но я правда не безмозглая.
– Конечно, нет, – сказала она. – Но их не трогай. Они уйдут, если я возьму брошюры.
– А жемчуг у них настоящий?
– Липа, – сказала Мелани. – Они насквозь липовые.
Мелани много для меня делала, но все равно смутно попахивала. Она пахла, как цветочное мыло для гостей в чужом доме, куда я заехала ненадолго. То есть я вот о чем: она не пахла матерью.
В детстве одна из моих любимых книжек в школьной библиотеке была про человека, который угодил в волчью стаю. Человеку этому ни за что нельзя было мыться, потому что тогда с него смылся бы запах волчьей стаи и волки его прогнали бы. А нам с Мелани, наоборот, надо было обмазаться лишним слоем стайного запаха, который пометил бы нас как нас – нас-вместе. Только этого так и не случилось. К обнимашкам мы были не склонны.
Вдобавок Нил и Мелани не походили на других родителей. Слишком бережные со мной, точно я вот-вот разобьюсь. Точно я чья-то любимая кошка, а они со мной дежурят: на своей-то кошке особо не зацикливаешься, кошка и кошка, а вот чужая – другое дело, потому что, если чужая потеряется, совесть будет мучить совсем иначе.
Или вот еще: у ребят в школе были фотографии – целая куча. Родители документировали их жизнь поминутно. У некоторых были даже фотки, где они рождаются, – кое-кто приносил на «Покажи и расскажи». Я считала, что это фу – кровь, громадные жирные ляжки, а между ними вылезает маленькая голова. И у других ребят были младенческие фотографии, сотнями. Чуть ребенок отрыгнет, какой-нибудь взрослый целит объективом и просит повторить – они все как будто проживали жизнь дважды, один раз по правде, второй для фото.
А я нет. Коллекция фотоаппаратов у Нила была крутая, но рабочих камер в доме не водилось. Мелани сказала, что все мои ранние фотографии сгорели в пожаре. Во что поверит только идиот, так что мне удалось.
Я сейчас расскажу вам, какую натворила глупость и про ее последствия тоже. Я собой не горжусь – сейчас понимаю, что сильно протупила. Но тогда не понимала.
За неделю до моего дня рождения должен был состояться марш протеста против Галаада. Оттуда контрабандой вывезли съемки очередной серии казней, показали по телику: женщин вешали за ересь, и за отступничество, и за то, что пытались переправить детей за границу, – по галаадским законам это измена родине. У нас в школе два старших класса освободили от уроков, чтоб мы пошли на марш под эгидой «Мирового общественного самосознания».
Мы сделали плакаты: ЗАПРЕТИТЬ ТОРГОВЛЮ С ГАЛААДОМ! СПРАВЕДЛИВОСТЬ ДЛЯ ЖЕНЩИН ГАЛААДА! МЛАДЕНИЦА НИКОЛЬ, ПУТЕВОДНАЯ ЗВЕЗДА! Кое-кто из ребят подбросил зелени: ГАЛААД ОТРИЦАЕТ КЛИМАТОЛОГИЮ! ГАЛААД ХОЧЕТ НАС ПОДЖАРИТЬ! – и фотографии лесных пожаров, и мертвых птиц, и рыб, и людей. Чтобы нам там ненароком не досталось, с нами должны были пойти несколько учителей и родители-волонтеры. Я предвкушала – это же был мой первый марш протеста. И тут Нил с Мелани сказали, что мне туда нельзя.
– Это почему? – спросила я. – Все же идут!