Завод седьмого дня
Шрифт:
Здесь делать было нечего.
В комнате Карела никто не убирался. Просто потому что было некому.
Карел ушел так, будто собирался вернуться самое большее через пару дней. На столе оставил свои книги, вещи кое-как распихал по полкам. Даже пыль напоследок не протер. Вздохнув, Альберт принялся вынимать его одежду, перетряхивать и заново складывать, но уже аккуратно, и укладывать на полку. Самое смешное, что сам он не убирался в своей комнате не меньше, наверное, месяца. Смел со стола весь мусор, книги сложил в аккуратную стопку на краю.
Альберт пододвинул к себе стул, сел,
Карел никогда не вел никаких важных документов, поэтому все, что Альберт нашел, было всего лишь ворохом заметок, написанных настолько мелким и невнятным почерком, что он не стал даже ломать глаза, просто сразу убрал все в одну сторону.
Под руку ему подвернулся лист плотной желтой бумаги, сложенной в четыре раза. Альберт, никогда не видевший такой, развернул и нахмурился. Наверное, это было что-то важное и чрезвычайно умное, но рубленые черточки совершенно ни о чем ему не говорили. Он так и не смог ничего прочитать, поэтому отложил бумажку в ту же стопку, где лежали записки Карела. Все остальное было совершенно ненужным хламом: комки грязи, что-то наверняка съедобное, но сейчас беспросветно засохшее, сухие дубовые листки, комки бумаги.
Собрав в охапку записки брата, Альберт спустился вниз, оставил бумаги на столе, сам взял мокрую тряпку и метелку и вернулся назад. Сметая мусор в один угол, он думал о том, что бумаги вполне могут оказаться дневником Карела, и тогда он, сломав себе все глаза, обязательно узнает то, что ему никто не хочет рассказать.
За бумагами, постоянно варящимся сыром, уборкой и готовкой, Альберт не вспоминал о Петерс, наверное, около недели. Вспомнил только после того, как вернулся с постиранными вещами, развесил их по дверям и пошел переодевать Марту. Она, влезая в свою широченную юбку, как бы невзначай обронила:
– Я слышала, Петерс заходила. Я не успела спуститься, она увидела, что тебя нет, и ушла. Зашел бы ты к девчонке, а то как отец…
– Что отец? – Альберт развернул к себе Марту, якобы для того, чтобы помочь застегнуть пуговицы на темной блузе, но на самом деле просто заглянуть в глаза. – Что Тиль, что?
Марта пожала плечами.
– Не отец, не отец. Просто как все мужчины, мальчик мой, – и осторожно погладила сына по руке.
– Хорошо, как раз сыр занесу, – Альберт кивнул.
Оттягивать действительно было некуда. Пусть в городе почти не осталось людей, но все оставшиеся хотели есть, не только Лиа с семьей, к которым он постоянно приходил с гостинцами.
Молоко уже закончилась, да и сыворотки осталось не больше пары килограмм. Альберт поцеловал Марту в щеку, нахмурился, увидев на ее губах неприятный светло-коричневый налет. Подавив рвотный позыв, он с трудом улыбнулся и поспешно вышел, напомнив себе зайти к Лиа и спросить, что это может быть.
Уже забрав ящик с сыром, Альберт шагал по улице, чувствуя, как в груди шевелится что-то нехорошее, отчего ему то хотелось идти быстрее, то вовсе развернуться и пойти домой. Дом Мартенсов был такой же, как и всегда. Он не сгорел, не обвалился, не пропал, оставив пустой участок. Нет. Стоял себе на месте, и колокольчик звонил все так же, когда Альберт протиснулся в дверь и шагнул в пустой зал. Наверное, Пет еще не проснулась, потому что прилавок был пуст. Оставив на нем ящик, Альберт взлетел вверх по лестнице.
Комната Йохана была пуста.
В комнате Петерс не было даже вещей.
Остановившись посреди коридора, Альберт сполз на пол и сжал голову руками. Ему очень хотелось проснуться в своей постели. Лет пять назад.
Все это слишком затянулось.
Потерев виски, Альберт постарался успокоить сам себя. Ну, может, она просто вышла погулять. Может, шла снова к нему, но они разминулись.
Только Пет давно уже никуда не ходила, и уже то, что она приходила к ним домой, должно было его очень сильно насторожить. Последней Мартенс не было, не было и ее вещей, обычно так легкомысленно разбросанных по двум комнатам. Тут уже сомнений не оставалось.
Интересно, смог бы он ее остановить, если бы встретил на своей кухне? Или она давно все для себя решила?
Заставив себя подняться, Альберт побрел вниз, взял из комнаты-склада мешок с крупой и пакет муки, после чего направился домой. Он еще не очень-то понимал свои чувства, поэтому, вернувшись, тут же принялся готовить. Ставить тесто он не умел и несколько раз бегал к Марте. Она задумчиво улыбалась, давала советы, но ничего не спрашивала – и Альберт был ей за это благодарен. Он просто не знал, что можно было бы ответить на любой из обычных вопросов.
Жарящиеся лепешки, должно быть, пахли на пол-улицы, иначе Альберт никак не мог объяснить то, что в дверь уже кто-то стучал. Сняв сковороду с плитки, он вытер масляные руки о полотенце и открыл дверь. Зайдя, Альберт случайно опустил засов, чего раньше никогда не делал.
И он был очень удивлен, когда увидел на пороге Даана. Тот жестами довольно просто объяснил, что хочет поговорить.
Альберт отступил, пропуская гостя и быстро соображая, как же будет идти беседа: не на бумажках же? Но как только Даан вошел, на шее Альберта повис Джои, и все вопросы отпали сами собой.
– Есть будете?
Джои радостно закивал, Даан тоже не стал отказываться. Спустя минуту они молча чавкали, загребая кашу гречневыми лепешками. Альберт уже отнес еду Марте и теперь задумчиво жевал одну лепешку, потому что каша кончилось. Перед ним дымилась кружка с молочным чаем, а он страшно не хотел его пить. Надоело до чертей в глазах.
– Что-то случилось?
Альберт смотрел между доедающим кашу Дааном и жующим молочный мед Джои и обращался то к одному, то к другому. Глупо выходило, но иначе никак.
– Мы за едой шли, Лиа дала список, – начал рассказывать Джои, облизывая ложку. – Мы пришли, а Петерс нигде нет. Даан хотел узнать, где она.
В Горе никто никогда не блистал искусством речи – незачем было, – но простота слов Джои была заметна сразу. Его никто не учил, да и говорил он редко. Отец с матерью его и так понимали.
– А при чем тут я?
Джои повернулся к отцу, не зная, что ответить, и принялся переводить.
– Даан говорит, что они же не, хм… ну, Лиа сказала бы «дураки». Она никуда не уходит, а у тебя быть могла бы.