Завод седьмого дня
Шрифт:
– Жива. Привет, – Йохан взял стул, поставил его у кровати и сел сам. – Как ты?
– Хорошо.
Юнга глянула в окно и улыбнулась.
– Чего пришел на вечер глядя? К Альберту?
– Да нет, к тебе. Я привез кое-что из Завода, подумал, что тебе понравится. Чтобы ты не грустила.
У Юнги загорелся взгляд.
А Йохан благодарил себя за предусмотрительность: до дня рождения Петерс оставалась еще одна переправа в Завод.
Их взгляды сошлись в одной точке, на крупных пальцах Юнги, которые
– Сейчас.
Йохан привстал, убрал бумагу и осторожно разложил украшение по одеялу, натянутому на коленях Юнги.
Стиль у заводчан был специфический. И одна из работ подпольных мастеров Завода лежала перед удивленно рассматривающей его девушкой. На зубчатую половину молнии были нанизаны начищенные до блеска гайки, по обе стороны от неровного куска латуни, на котором был выгравирован профиль дамы с высокой прической.
– Спасибо, – неловко пробормотала Юнга и хотела было спросить, куда ей теперь эту прелесть надевать, но вовремя одумалась.
К тому же, вошла Марта, поставила на стол доску с двумя чашками и блюдцем молочного меда.
– Гляди, что Йохан мне подарил.
Марта если и не оценила красоту подарка, то смогла рассмотреть красоту жеста. Она улыбнулась и протянула руки, чтобы надеть ожерелье на шею своей дочери.
– Очень красиво, Йохан, – она сморгнула слезы, – спасибо. Пейте чай.
И поспешно удалилась.
Йохан придвинулся к столу, помог Юнге сесть ровно и взять чашку – парадную чашку с выпуклыми розами, и хорошо, что Йохан этого не знал.
– Мед?
Юнга неуверенно пожала плечами, как бы говоря: «Потом». Йохан воспринял по-своему, взял ложку на длинном черенке, взял блюдце и вот уже, несмотря на вялое сопротивление девушки, начал кормить ее медом, делая некоторые перерывы, чтобы она еще повозмущалась и запила сладость чаем.
– Юнга, послушай.
Йохан посерьезнел, перестал улыбаться, поставил блюдце на стол, аккуратно отложил липкую ложку и сложил руки на колени. И стал даже похож на приличного человека.
– Слушаю, Йохан.
Она с хлюпаньем допила чай.
– Что бы там кто ни говорил, ты прекрасно знаешь, что лучше тебе не станет. Уже никогда.
Юнга закусила губу, зажмурилась, но слушала внимательно. Йохан ничего, даже гадости, не говорил просто так.
– У нас не осталось ни одного настоящего врача, так, подорожник, разве что, Марта тебе приложит. Но ты понимаешь, что листочки и волшебное нашептывание спасают постольку, поскольку ты в это веришь. Ты веришь, что все будет в порядке?
Юнга робко улыбнулась.
– Не веришь. И никто не верит. Слушай, к чему я это говорю: я заберу тебя в Завод.
– Что?
– Что слышала. Я отвезу тебя в Завод, там найдем врача, который тебе поможет. Лиам не против помочь деньгами.
Конечно, Лиам еще не знал, что ему предстоит оплачивать лечение одной из Якобсов, но в положительном результате своей акции Йохан не сомневался. Лиам давно скинул на старшего сына все дела и воодушевленно принялся заниматься селекцией.
Юнга потянулась, поставила на край стола чашку и неуверенно протянула руки к Йохану.
– Я согласна. Ты не забудешь?
– Не забуду.
Йохан поднырнул под ее руки и обнял, чуть приподнимая над кроватью, задержал дыхание.
– Йохан, ты очень странный.
– Есть немного.
Приоткрывший дверь Альберт успел рассмотреть только то, что его сестра обнимает его друга, после чего дверь тут же прикрыл, стараясь не скрипеть, спустился на кухню, обнял Марту и расхохотался.
– Ну, дела у нас творятся, а мы и не знаем!
– Что, что?
Марта удивленно закружила вокруг него, выкладывая на тарелку кусочки мяса с молочным желе и домашнюю кружку с чаем.
Альберт только улыбнулся и принялся за обед.
Часто так случается, что беда не приходит одна. Если где-то что-то происходит, особенно в таком маленьком городке, как Гор, эхо обязательно доходит до всех окраин. И до Завода бы доходило, если бы не стена.
Третье засушливое лето практически свело урожай на нет. Пришлось сократить торговлю с Заводом, что не могло не иметь последствий.
Затем какой-то дурацкой детской болезнью заболел Джои. За ним, почти сразу, Даан, не переболевший в детстве. Несмотря на абсурдность, о мальчике не волновались, а вот за его отца переживали всем городом.
Через месяц после того, как заболел Даан, на озере нашли перевернутую лодку, которая чинно покачивалась в самом его центре. Это Лиам и Тиль, в знак признательности и взаимопомощи, отправились на рыбалку. С рыбалки они, вестимо, не вернулись.
Весь город, казалось, замер. Иногда только знакомые заходили к Мартенсам или Якобсам, чтобы выразить соболезнования или предложить помощь Йохану да Карелу. Те от помощи отказывались, и только от дома к дому бегал Альберт, помогая то тут, то там, передавая бумаги и записки.
Когда никто не видел, вся ответственность за ферму перекладывалась на Альберта, у которого это получалось лучше, а Карел незаметно ускользал оказывать посильную помощь Даану. Тем более, помощь тому действительно была нужна.
С Йоханом он по-прежнему не пересекался, даже тогда, когда тот увозил Юнгу.
Хуже всех потери города переживала Марта. Хотя ее детям казалось, что больше всего ее тревожит не смерть мужа, а неизвестность будущей судьбы дочери.
Карел с ворохом трав, вытащенных Мартой из запасов, уже ушел на подмогу к Лиа, сбивавшейся с ног между оклемавшимся шебутным сыном и тяжело и затяжно болеющим мужем.