Заводная птичка
Шрифт:
Как только мистер Тийс зашелся ответным хохотом, за темной раздвижной дверью почувствовалось чье-то присутствие. Мистер Тийс ринулся в дом. На этот раз дверь грохнула так, что с крыльца упали два горшка с геранью.
— До чего же наглая особа.
— Все делает не просто так.
— Хочет выставить нас какими-то мегерами. Подумать только: залила газон цементом. И мистера Тийса подстрекает к тому же. Ну, мы-то свою лужайку цементировать не станем: заставлю его как миленького подстригать траву каждую неделю, не будь я Клара Мун Тийс.
Все трое презрительно фыркали, не отрываясь от вязания.
— Это
— Напомните-ка нам, Клара, как происходила эта игра в шарики.
— Стыдно сказать! Он стоит на коленях, оба хохочут. А я… погодите. Вы ничего не слышите? — Дело было в сумерках, сразу после ужина, когда три женщины по-соседски расположились на веранде у миссис Коул. — Эта заводная птичка опять заливается смехом на заднем дворе.
— Не иначе как вышла покачаться на своей веревке.
— Т-с-с! Слушайте.
— Я уж забыл, как это делается, — раздался оживленный мужской голос. — Мне страсть как хотелось, да боялся молвы! Ну-ка, еще разок!
— Кто это? — вскричала миссис Коул.
Все трое прижали руки к груди и, задыхаясь, бросились в дальний конец веранды, как обезумевшие пассажирки тонущего лайнера.
— А теперь вот так! — кричала, поднатужившись, Кит Рэндом.
У нее в темном дворике кто-то хохотал, взмывая над кронами деревьев, ныряя вниз и взлетая на другом краю.
— По голосу вроде как ваш мистер Коул, — нерешительно сказала одна из дам.
— Какой срам!
— Да ладно, Фанни.
— Просто срам!
— Будет тебе, Фанни, спать пора, — сказал мистер Коул.
К одиннадцати часам вечера в спальне было жарко натоплено и темно. Только миссис Коул белела во мраке, словно груда мороженого.
— Да тебя из города выгнать мало!
— Господи, когда ж это кончится? — Он ткнул кулаком подушку. — Говорю тебе, на заднем дворе есть качели, а я сто лет к ним не подходил. Здоровенная петля — «тарзанка», выдержит любой вес. Ты оставила меня мыть посуду, а сама побежала сплетничать с этими курицами. Я пошел выносить мусор, увидел, как она лихо раскачивается, и говорю: одно удовольствие посмотреть, а она: чего, мол, смотреть, вы попробуйте сами. Ну, я и перемахнул через забор, чтоб покачаться.
— И раскукарекался, как горластый петух.
— Не раскукарекался, а рассмеялся. Да что ты заладила, черт побери, я ведь ее по заднице не хлопал, верно? — Еще пару раз ткнув кулаком подушку, он перекатился на другой бок.
Среди ночи жена расслышала его бормотанье: «Хороша, чертовка, век бы с нее не слезал» — и снова зарыдала.
Теперь один только мистер Клеменц удерживался на краю пропасти: однако на другой день пришел и его черед. Миссис Клеменц застукала мужа, когда тот, сидя на стене заднего дворика вместе с мисс Кит Рэндом, пускал мыльные пузыри, живо обсуждая их размер, цвет и степень прозрачности. Патефон дрожащим голосом выводил старую, еще времен Первой мировой, песенку в исполнении квартета «Никербокер»; она называлась «Худшее, конечно, впереди». Миссис Клеменц тут же претворила в жизнь этот текст, схватив мужа за ухо, чтобы увести прочь.
— Владения этой женщины, — сказали миссис Коул, миссис Клеменц и миссис Тийс, — отныне объявляются запретной территорией.
— Как
— Не смей говорить ей «доброе утро» или «спокойной ночи, сестричка», — сказали миссис Коул, миссис Клеменц и миссис Тийс.
— Ни в коем разе, — ответили мужья, заслонившись газетами.
— Ты меня слышишь?
— Слышу, милая, — как один заверили мужья.
С той поры мистер Коул, мистер Клеменц и мистер Тийс исправно косили газоны, меняли лампочки, подстригали живую изгородь, красили двери, протирали окна, мыли посуду, выкапывали луковицы, поливали деревья, подкармливали цветы, спешили на работу и с работы, сгибались в три погибели, разминались, суетились, переводили дух, поднимались на цыпочки, выполняли уйму поручений и только успевали вытирать пот.
Тем временем в доме у Кит Рэндом остановились ходики, а цветы засохли — то ли выродились, то ли слишком разрослись. Деревья в разгар лета роняли листву из-за недостатка влаги, от дверей — стоило только прикоснуться — отваливались ручки, краска облупилась, пробки перегорели, на смену электричеству пришли засунутые в графин свечи — рай небрежения, царство хаоса.
Миссис Коул, миссис Клеменц и миссис Тийс еще раз поразились невероятному нахальству Кит Рэндом, когда та бросила им в почтовые ящики приглашения на чай — не иначе как отравленный.
Они наотрез отказались.
И все пришли.
Кит Рэндом подала «оранж пеко», свой любимый сорт, и, наполнив чашки, расслабилась и заулыбалась:
— Как хорошо, что вы меня посетили, милые дамы.
Милые дамы мрачно кивали.
— Нам нужно многое обсудить, — добавила она.
Милые дамы выжидали с каменно-холодными лицами и поглядывали на дверь.
— Мне показалось, вы меня совсем не понимаете, — сказала Кит Рэндом. — Видимо, нам нужно объясниться.
Они по-прежнему безмолвствовали.
— Я — свободная женщина, независимая в средствах.
— Подозрительная откровенность, — заметила миссис Тийс.
— Подозрительная, — эхом повторила миссис Коул.
Когда миссис Клеменц приготовилась опустить в чашку пакетик чая. Кит Рэндом не удержалась от смеха.
— Теперь все ясно: о чем бы я ни завела речь, вы будете отсчитывать кусочки сахара и греметь чайными ложками, чтобы меня не было слышно.
— А вы проверьте, — подзадорила миссис Тийс.
Кит Рэндом протянула руку, достала откуда-то блестящую медную трубку и принялась ее крутить.
— Это еще что? — спросили все трое в один голос, после чего каждая зажала рот ладонью, досадуя, что не придумала хлесткого словца.
— Игрушечный калейдоскоп — у меня таких много. — Зажмурив один глаз, Кит Рэндом смотрела в мутное окошко. — Сейчас поглядим, что у вас внутри. Рассказать, что я вижу?
— Больно интересно! — фыркнула миссис Клеменц.
Две другие гостьи кивками выказали согласие с этой дерзкой репликой.
— Вижу крупную картофелину. — Кит Рэндом нацелилась трубкой на миссис Тийс, а потом по очереди на каждую из ее приятельниц. — Вижу брюкву и ядреную репку. Внутренние органы не просматриваются: ни желудок, ни селезенка, ни сердце. Я специально прислушалась — пульса нет. Одни мясные тушки, которые уже не влезают в корсет. А языки? Никак не связаны с корой мозга…