Завоевание Константинополя
Шрифт:
И вот, пока французы и венецианцы толковали друг с другом, в городе поднялся очень сильный ропот, и жители города сказали императору, чтобы он избавил их от французов, которые подвергли их осаде, и что если он не сразится с ними, они пойдут и обратятся к молодому человеку, которого привезли французы, и поставят его своим императором и сеньором.
Когда император услышал такое, он обещал им, что завтра даст бой французам, а когда приблизилась полночь, император бежал из города, прихватив с собой столько людей, сколько мог увести{236}.
Когда наступило утро другого дня и жители города узнали, что император бежал, они не сделали чего-либо иного, кроме того, что подошли к воротам, распахнули их, вышли оттуда и явились в лагерь французов и стали спрашивать и искать Алексея, сына Кирсака. И им растолковали, что они найдут его в палатке маркиза. Когда они пришли туда, то обнаружили его там; и его друзья{237} устроили великое празднество, и выказали великую радость и весьма возблагодарили баронов, и сказали, что те сделали очень хорошо и очень достойно, что поступили таким образом; и они сказали, что император бежал и пусть бароны войдут в город и в императорский дворец, словно к себе. Тогда собрались все высокие бароны войска и взяли Алексея, сына Кирсака, и с большой
Когда бароны привели Алексея во дворец, они спросили о сестре короля Франции, которую называли французской императрицей{242}, жива ли она еще, и им ответили «да» и что она снова замужем, что знатный муж города Вернас женился на ней и она живет во дворце неподалеку отсюда. Тогда бароны пошли туда свидеться с нею, и приветствовали ее, и горячо обещали служить ей, а она оказала им весьма худой прием, и она была сильно разгневана тем, что они явились сюда и что они короновали этого Алексея; и она не хотела разговаривать с ними{243}, но она все же говорила с ними через толмача, а толмач сказал, что она ни слова не знает по-французски. Однако графа Луи, который был ее кузеном{244}, она все-таки признала.
Потом случилось однажды, что бароны пошли развлечься во дворец, а заодно повидать Кирсака и его сына-императора. И вот, пока бароны были во дворце, туда пришел некий король, все тело которого было черным, а посреди лба у него был крест, выжженный раскаленным железом. И этот король проживал в одном очень богатом аббатстве в городе, где, как повелел Алексей, который раньше был императором, он мог оставаться сеньором и господином столько времени, сколько пожелает пребывать. Когда император увидел, что он вошел, он встал, чтобы выйти ему навстречу и оказал ему великие почести. И вот император спросил баронов: «Знаете ли вы, — сказал он, — кто этот человек?». «Конечно, нет, государь», — ответили бароны. «Ей-богу, — сказал император, — это король Нубин, который явился в этот город, совершая паломничество». Тогда они взяли толмача, чтобы завести разговор с ним, и велели спросить у него, где его земля, и он ответил толмачу на своем языке, что земля его находится еще в 100 днях перехода за Иерусалимом и что он пришел оттуда, направляясь в паломничество в Иерусалим; и он сказал, что когда выезжал из своей страны, то с ним поехали 60 человек из его земли; а когда он прибыл в Иерусалим, то в живых из них остались только 10; когда же он, выйдя из Иерусалима, прибыл в Константинополь, то с ним осталось лишь двое. И потом он сказал, что собирается отправиться в паломничество в Рим, а из Рима в Сен-Жак{245}, а потом вернуться обратно в Иерусалим, если он столько проживет, и уж потом умереть там. И он сказал еще, что все жители в его земле христиане и когда рождается ребенок и его крестят, то ему выжигают раскаленным железом крест на лбу, такой, как у него самого. И бароны рассматривали этого короля с большим изумлением{246}.
После того как бароны короновали Алексея, так, как я вам сказал, было решено, что во дворце вместе с императором останутся мессир Пьер де Брешэль и его люди; а потом бароны стали решать, где они разместятся, и не рискнули остаться в городе из-за греков, которые все были предателями; поэтому они отправились, чтобы расположиться, на другую сторону гавани, туда, где находится Галатская башня; и там все они разместились в разных зданиях, которые тут были, и привели свой флот, и поставили его на якорь перед своими жилищами, в город же ходили, когда хотели. И когда они хотели попасть туда морем, то переплывали на баржах, а когда хотели ехать на конях, то переезжали через мост. Ну, так вот, когда они разместились, то французы и венецианцы сообща решили разрушить на 50 туаз стены города, ибо они опасались, как бы жители города не попытались восстать против них.
И вот однажды все бароны собрались во дворце императора{247} и потребовали у императора выполнить свои обязательства; и он ответил, что непременно выполнит их, но сперва он хотел бы быть коронован{248}. Тогда они собрались и назначили день, чтобы короновать его; и в этот день он был с великой торжественностью коронован как император по воле своего отца, который добровольно согласился на это{249}. И когда он был коронован, бароны снова потребовали свои деньги и он сказал, что весьма охотно
А потом император обратился к баронам и сказал им, что у него ничего нет, кроме Константинополя, и что он поистине остался бы бедным, если бы у него ничего больше не было: ведь его дядя владеет всеми городами и замками, которые должны по праву принадлежать ему; и он попросил баронов, чтобы они помогли ему завоевать окрестные земли, а он тогда им весьма охотно даст еще из своего добра{251}. И тогда они ответили, что они очень хотят помочь ему и что все те, кто хотят разжиться, отправятся с ним. И таким образом с Алексеем двинулась добрая половина поиска, а другая половина осталась в Константинополе, чтобы получить плату, и Кирсак остался тоже, чтобы произвести выплату баронам{252}. И Алексей пошел со всем своим войском и сумел завоевать из своих земель чуть ли не 20 городов и 40 или более замков; а другой император, Алексей, его дядя, все эти дни бежал все дальше. Французы пробыли с Алексеем три месяца{253}. А пока Алексей совершал этот поход, жители Константинополя восстанавливали свои стены, укрепив их так же сильно и подняв так же высоко, как и раньше, пока французы после взятия города не разрушили их, по меньшей мере на 50 туаз, поскольку опасались, как бы греки не возмутились против них. И когда бароны, которые остались, чтобы получить причитавшуюся плату, увидели, что Кирсак им ничего не платит, они послали сказать другим баронам, которые отправились вместе с Алексеем, чтобы те повернули назад, ибо Кирсак нисколько им не выплатил, и чтобы все они возвратились в город к празднику Всех Святых{254}. Когда бароны это услышали, они сказали императору, что возвращаются обратно; когда император это услышал, он сказал, что раз они возвращаются, то и он возвращается, потому что не может доверять этим грекам{255}. И так они вернулись обратно в Константинополь; и император отправился в свой дворец, а пилигримы пошли к своим жилищам по другую сторону гавани.
А потом графы, и другие знатные люди, и дож Венеции, И император собрались вместе. И французы потребовали у императора свою плату, а император ответил, что ему пришлось столь дорогой ценой выкупить свой город и свой народ, что ему нечем им заплатить, но если они предоставят ему какую-то отсрочку, то за это время он изыщет средства, чтобы заплатить им. Они предоставили ему отсрочку, а когда время прошло, он так им ничего не уплатил, и бароны опять потребовали своей платы. А император опять попросил отсрочку, и они дали ее ему. Между тем его приближенные, и народ, и тот Морчофль{256}, которого он велел освободить из темницы, пришли к нему и сказали: «Ах, государь, вы уже с лихвой уплатили им, не платите им больше! Вы заплатили им столько, что совсем истратились! Заставьте их поскорее убраться подобру-поздорову, а потом изгоните их прочь из своей земли». И Алексей послушался этого совета и не захотел больше ничего им платить{257}. Когда эта отсрочка истекла и французы увидели, что император не собирается что-либо платить им, тогда все графы и прочие знатные люди войска собрались вместе и отправились в императорский дворец и вновь потребовали причитавшейся им платы. А император ответил им, что, какие бы доводы ему ни выставляли, он никак не может им уплатить, бароны же ответили ему, что коли он им не заплатит, то они доберутся до его добра, чтобы самим себе заплатить.
C этими словами бароны покинули дворец и вернулись в свои жилища, а когда вернулись, то держали совет о том, как им быть дальше, и в конце концов послали к императору двух рыцарей{258}, и они опять увещевали его, чтобы отослал им их плату. А он ответил послам, что ничего не заплатит им, что он и так уже с лихвой заплатил им и что он их нисколько не страшится; мало того, он потребовал, чтобы они убирались прочь и освободили его землю, и пусть знают, что если не очистят ее как можно скорее, то он причинит им зло{259}. С этим и возвратились послы восвояси и дали знать баронам, что ответствовал им император. Когда бароны это услышали, то держали совет, что им предпринять, и в конце концов дож Венеции сказал, что он сам хотел бы пойти и переговорить с императором. И он послал гонца передать, чтобы император пришел в гавань переговорить с ним. И император явился туда на коне; а дож повелел снарядить четыре галеры, потом взошел на одну из них, а трем приказал сопровождать ее, чтобы его охранять; и когда он приблизился к берегу, то увидел императора, который прибыл туда на коне, и он заговорил с ним и сказал ему: «Алексей, что ты думаешь делать? — сказал дож. — Припомни-ка, что мы возвысили тебя из ничтожества, а затем мы сделали тебя сеньором и короновали императором; неужто ты не выполнишь своих обязательств по отношению к нам, — сказал дож, — и ничего больше не сделаешь для этого?». «Нет, — сказал император, — я не сделаю ничего больше того, что уже сделал!» «Нет? — сказал дож. — Дрянной мальчишка, мы вытащили тебя из грязи, — сказал дож, — и мы же втолкнем тебя в грязь; и я бросаю тебе вызов, а ты заруби себе на носу, что отныне и впредь я буду чинить тебе зло всей своей властью».
C этими словами дож удалился и вернулся обратно. И тогда графы, и все люди высокого звания в войске, и венецианцы собрались вместе, чтобы держать совет, что им делать дальше; и венецианцы сказали, что они не могут ни сделать лестниц, ни поставить орудия на своих кораблях из-за погоды, которая была очень холодной: ведь это было время между праздником Всех Святых и рождеством. А пока они были там в таких стесненных обстоятельствах, вот что сделали император и изменники, которые его окружали: они замыслили великую измену, они собирались...{260} Ночью они взяли в городе корабли{261}; они нагрузили их очень сухими деревяшками, положив куски смолы между деревяшками, а потом подожгли. Когда наступила полночь и корабли были целиком охвачены пламенем, поднялся очень резкий ветер и греки пустили все эти пылающие корабли, чтобы поджечь флот французов, и ветер быстро погнал их в сторону нашего флота. Когда венецианцы заметили это, они быстро вскочили, забрались на баржи и галеры и потрудились так, что их флот милостью божьей ни на один миг не соприкоснулся с опасностью{262}. А после этого не прошло и 15 дней, как греки сделали то же самое; и когда венецианцы опять вовремя увидели их{263}, они еще раз двинулись им наперерез и доблестно защитили свой флот от этого пламени, так что он нисколько милостью божьей не пострадал, кроме одного купеческого корабля, который прибыл туда: он сгорел{264}. А дороговизна в лагере была столь велика, что сестарий вина покупали за 12, 14, иногда даже за 15 су, а цыпленка — за 20 су и яйцо — за 2 денье; напротив, на сухари такой дороговизны не было, потому что сухарей у них имелось достаточно, чтобы войско некоторое время могло продержаться.