Завоеватель
Шрифт:
По крайней мере, скоро осада закончится. Багдадцы уже дважды пытались ее прорвать, оба раза по реке. Первый раз за речными воротами построили лодочки. С берега в беспомощных пассажиров швыряли кувшины с гарным маслом, потом обстреляли горящими стрелами. Кто погиб в тот день, Хулагу не ведал. Искореженные тела не опознаешь, даже если бы ему очень этого хотелось.
Вторая попытка оказалась затейливее. Шестеро вымазали тела маслом и сажей, а в качестве опоры использовали стволы деревьев, которые втыкали в мягкое дно. Им удалось добраться до понтонов, построенных монгольскими воинами. Дозорный высмотрел беглецов на воде, воины натянули луки, и начался прицельный отстрел. Смеясь, стрелки хвастались друг перед другом убитыми. Хулагу не знал, но, возможно, именно это стало роковым ударом по надеждам халифа, который днем позже предложил встретиться за пределами Багдада.
Царевич
Всю предыдущую ночь Хулагу готовился к встрече. Шатра, который вместил бы свиту Аль-Мустасима, у него не было, поэтому он велел очистить большой участок от камней, положить подушки и поставить грубые деревянные скамьи, почти как в урусских церквях. Никакого алтаря – простой стол да два стула, для царевича и халифа. Командиры Хулагу постоят, готовые обнажить мечи при малейшем намеке на измену мусульман.
Царевич знал, что дозорные халифа видели его приготовления со стен и наверняка о них доложили. Небольшая колонна двигалась точно к расчищенному участку, и Хулагу улыбнулся, наблюдая за ритмичным шагом багдадских коней. Никаких ограничений – он позволил Аль-Мустасиму взять столько людей, сколько тот пожелает. Десять туменов окружили Багдад, и Хулагу позаботился, чтобы халиф по пути от ворот увидел до зубов вооруженных всадников. Намеки должны быть предельно ясными.
Самого халифа везла колесница, запряженная парой крупных меринов. Хулагу удивленно уставился на правителя Багдада, называвшего себя светочем ислама. Разве это воин?! Руки, стиснувшие передний край колесницы, пухлы, как подушки; глаза, высматривающие ханского брата, заплыли. Хулагу молчал, пока Аль-Мустасим с помощью слуг спешивался. Китбука проводил гостя к деревянным скамьям, а царевич спросил себя, чего, собственно, он ждет от встречи. Наконец халиф и его свита расселись. Хулагу втянул щеки. По сути, встреча эта не более чем лицедейство: халиф якобы сохраняет крупицу достоинства, которого у него нет и в помине. Как бы то ни было, просьбу встретиться Хулагу не отклонил, даже не спорил об условиях ее проведения. Главное, Аль-Мустасим готов торговаться. Дозволено это лишь халифу, и царевич в очередной раз подумал, какие сокровища скрывает город, известный как пуп земли. Каких только сказаний о Багдаде он не слышал – легенды о древних нефритовых доспехах и копьях из слоновой кости, о священных реликвиях и статуях из литого золота в три человеческих роста высотой… Хулагу жаждал увидеть эти сокровища. Из золота он отливал слитки и грубые монеты, но мечтал о трофеях, которые потрясут обоих братьев – и Мункэ, и Хубилая. Даже хотел присвоить местную библиотеку: пусть Хубилай знает, что она у него. Богатства много не бывает, но почему бы не стать богаче братьев?
Грузный халиф опустился на скамью. Хулагу, сжимая и разжимая кулаки, занял свое место и холодно посмотрел в слезящиеся глаза Аль-Мустасима. Солнце напекало затылок, и царевич уже собрался приказать поставить навес, когда увидел, что яркие лучи падают прямо Аль-Мустасиму в лицо. Персидской крови вопреки, жару толстяк переносил с трудом. Хулагу кивнул гостю.
– Что ты намерен предложить мне, халиф? Свой город или свою жизнь?
Хубилай ехал на восток через густой лес, казавшийся бесконечным. Он знал, что нападения ждать неоткуда. Дозорных царевич отослал на тридцать миль во всех направлениях. Из-за сгущающегося мрака его конь пугался теней и вставал на дыбы. Говорили, что впереди есть поляна, но солнце уже садилось, а Хубилай так и не видел ни озера, ни большого валуна, о которых упоминали дозорные.
Баяр – искусный наездник, ему самый густой лес нипочем – ехал чуть впереди. Хубилай такой сноровкой не обладал, но сильно не отставал, его личная охрана – тоже. По крайней мере, в лесу было пусто. Воины Баяра наткнулись на брошенную деревеньку в чаще, за много миль от ближайшей дороги. Жители тех замшелых домишек, кем бы они ни были, давным-давно исчезли.
Уже полдня они ехали в гору. Когда солнце коснулось горизонта, Хубилай поднялся на вершину холма, круто спускавшегося к долине и аккуратному черному пруду. Конь почуял воду и радостно заржал: от жажды и царапин он страдал не меньше, чем его хозяин. Баяр первым повел коня вниз,
На вид Баяр устал куда меньше Хубилая. Моложе он не намного, зато крепче царевича, долгие годы просидевшего в Каракоруме за книгами. Сколько ни упражняйся, выносливости воина ему не видать. Половина туменов спустилась раньше, воины наверняка уже спали в тесных юртах, а то и под открытым небом, если юрт не ставили.
Сон… Хубилай тяжело вздохнул. Он уже забыл, когда в последний раз спал ночь напролет. А так – засыпал, но вскоре просыпался: разум работал в безумном темпе, словно обладал собственной волей. Чаби успокаивала мужа, клала ему на лоб прохладную ладонь, но сама быстро отходила ко сну, оставляя Хубилая наедине с мыслями. Теперь он постоянно держал поблизости при себе книжечку с чистыми страницами в кожаном переплете, чтобы записывать мысли, пока снова не забудется сном. Со временем он перепишет дневник на бумагу получше – и превратит его в мемуары о сунском походе. Если все закончится не хуже, чем начиналось, они займут достойное место в каракорумской библиотеке.
После взятия Дали Хубилай за месяц покорил еще три города. Он посылал дозорных далеко вперед, и те рассказывали о его милосердии. Дозорных он выбирал из цзиньцев, присоединившихся к его туменам в последние несколько лет. Они хорошо понимали, что от них требуется, и, разумеется, одобряли его действия. Хубилай не сомневался, что они хорошо отзываются о нем, монгольском военачальнике, а по сути, и полноправном цзиньском владыке.
В те первые месяцы царевич мечтал вихрем пронестись по сунским землям, покорять армии и города без единого удара, до тех пор, пока не столкнется с императором. Мечты разбились при разговоре с Урянхатаем. Хубилай нахмурился, вспомнив тот разговор: он не сомневался, что бывалому полководцу понравилась роль горевестника.
«Воинам не платят, – вещал Урянхатай. – Ты запретил собирать трофеи, и они злятся. Такого недовольства я еще не встречал. Господин, может, ты не понимаешь, но им не по нутру доброта и милосердие, которые ты проявляешь к врагам».
Хубилай вспомнил, как в глазах орлока вспыхнул подавленный гнев.
– Если продолжать в том же духе, командовать станет тяжело. Твоя тактика воинам неясна. Они знают одно – ты забрал их награды и трофеи.
…Хубилай вел коня вниз по склону через густой подлесок и старался дышать размеренно. Удачные решения в спешке не принимают – эту истину Яо Шу разъяснил ему много лет назад. Урянхатай злорадствовал, сообщая очевидное; проблема и впрямь существовала. Воины без колебаний отдавали жизнь и силу ради хана или командовавшего ими от имени хана. Взамен они получали трофеи, а при случае и рабов. Хубилай представил, как рассчитывали воины на благополучные сунские города, которые не ведали о войне, а за века торговли разбогатели. Он запретил сжигать те города и казнил от силы дюжину высших чиновников, не пожелавших сдаться. Жители последнего города выволокли префекта за ворота и швырнули в пыль перед войском Хубилая. Они уже поняли условия ханского брата и решили, что жить и процветать лучше, чем сопротивляться и погибнуть.
Хубилай остановился, кивнул Баяру, и тот увел лошадей. Ночь выдалась тихая. Где-то рядом кричала сова, явно встревоженная тем, что через места ее охоты движется столько людей. Царевич зачерпнул холодной воды и, протерев себе лицо и шею, застонал от удовольствия. Он знал, как решить проблему. Он платил большинству туменных обозников. Золотых и серебряных монет у него тысячи. Почему бы не платить и воинам – по крайней мере, временно? Морщась, Хубилай зачерпнул еще воды, смочил волосы и убрал их назад. Средства на военную кампанию, которые выделил Мункэ, он потратит за считаные месяцы. Не останется ни денег на подкуп, ни источников нового дохода. Яо Шу уверял, что крестьяне с северных земель получат урожай, но полагаться на это Хубилай не мог. Воинов нужно кормить и снабжать всем необходимым. В общем, не хватало серебра. Оставалось разыскать его в достаточном количестве.
Хубилай стоял у озера, смотрел на воду, потом воздел глаза к небу и расхохотался. В этих краях солдатам платят, как любым торговцам. Нужно разыскать серебряный рудник. Голодный и уставший, Хубилай впервые за целый день ощутил необыкновенный подъем. Еще год назад проблема показалась бы ему неразрешимой, но с тех пор он многажды видел, как сунские города открывают ворота и сдаются цзиньскому владыке. Когда кончатся средства Мункэ, потекут налоги с новых земель, даже если он не доберется до казны императора. Пусть города сами оплачивают свое покорение!