Завтрак с полонием
Шрифт:
— Что ты задумал? Он меня заколет! Не подходи! Спасите!
Из-за ковра донесся приглушенный голос Полония:
— Стража! Эй!
Гамлет обернулся на этот голос, обнажил шпагу и вонзил ее в ковер, проговорив:
— Ах, так? Тут крысы? На пари — готово! [1]
Он откинул ковер и увидел за ним смертельно раненного Полония.
В это мгновение Павел боковым зрением заметил какое-то движение за своей спиной, резко обернулся и воскликнул:
— Как, и у нас тут крысы?
1
Перевод
Он отдернул портьеру, закрывающую вход в ложу. За ней стоял невысокий мужчина с круглым детским лицом, на котором читались досада и страх.
— Ах вот как! — процедил Павел. — У нас здесь свой Полоний! К сожалению, у меня нет шпаги, чтобы заколоть вас, господин Поляков, но я справлюсь и без нее! — И он схватил Полякова за горло.
— Вы с ума сошли, — прохрипел тот, пытаясь освободиться. — Вы все не так поняли…
— Не марайте об него руки! — презрительно проговорила Милена. — Как это в его духе — выслеживать, подслушивать, подсматривать! Он повсюду таскается за мной как тень!
Павел скосил на нее глаза и на мгновение утратил внимание. Поляков воспользовался этим, сбросил с горла его руки и вытащил из внутреннего кармана пиджака небольшой плоский пистолет. Темный зрачок ствола уставился в живот Павлу. Поляков, тяжело и хрипло дыша, угрожающе повел стволом. Его дыхание было единственным звуком, раздававшимся в полутемной ложе: борьба не на жизнь, а на смерть была совершенно беззвучной.
Павел резко пригнулся, перехватил руку с оружием, заломил ее за спину. Рука разжалась, пистолет упал на ковер.
И вместе с пистолетом что-то маленькое, тускло сверкнув, отскочило с рукава Полякова и упало на пол. Павел разжал руки, быстро нагнулся и поднял с пола одной рукой пистолет Полякова, а другой — гранатовую запонку.
— А вы старомодны, Поляков! — проговорил он, разглядывая аксессуар. — Кто в наше время носит запонки? Тем более из чешских гранатов! Подозреваю, что вы купили эти запонки в минувшем сентябре, когда ездили с Борзовским в Прагу. Я не ошибся?
— Он ездил с Ильей в Прагу, — с недоумением в голосе подтвердила Милена. — Но какое отношение это имеет…
— Самое прямое! — Павел не сводил взгляда с лица Полякова. — Ведь это именно там, в Праге, вы встретились с Лагутиным!
— При чем здесь Андрей? — Даже в полутьме ложи было заметно, как Поляков побледнел.
— А ведь я не говорил, как его зовут! — Павел насмешливо склонил голову. — Вы сами себя выдали, любезный Полоний!
— Ничего не понимаю… — Милена переводила взгляд с одного мужчины на другого. — Кто это такой — Лагутин?
— Спросите его. — Павел указал на Полякова. — Думаю, они были знакомы еще по прежним, советским временам. Я знаю только, что Андрей Лагутин привез в Европу тот самый полоний-210, которым был отравлен Литовченко… что ему за это пообещал господин Поляков и как он выполнил свое обещание — я не знаю, но что-то мне подсказывает, что Лагутина уже нет среди живых…
— Так это ты? Мерзавец! Убийца! — вскрикнула Милена, бросившись к Полякову и пытаясь вцепиться ему в глаза.
— Тише! — зашикали из соседних лож. — Прекратите шуметь! Ох уж эти русские!
Поляков, хрипло дыша, отбивался от Милены, пытаясь защитить глаза от ее острых ногтей. Теперь он совершенно по-новому смотрел на эту женщину.
Вульгарное, хотя все еще красивое лицо, капризный рот, перекошенный ненавистью, мутные от злобы глаза… пустая, злая, вздорная бабенка! Все волшебство, от которого он сходил с ума долгие годы, все очарование этой московской королевы, первой красавицы Европы, как называли ее продажные журналисты, куда-то пропало.
Впрочем, он освободился от этого рабства, от этой позорной зависимости гораздо раньше — в тот день, когда узнал, что яд подействовал и Литовченко умирает.
Тогда он испытал короткий всплеск торжества, злорадства — очередной соперник уничтожен, раздавлен, как мерзкое насекомое… но в следующую секунду он почувствовал нечто гораздо более важное: впервые за долгие годы он подумал о Милене без жгучего, тоскливого, мучительного чувства, которое сидело в его душе, как застарелая заноза.
Каким мучением для него было видеть ее каждый день, каждый час! Каким мучением было сталкиваться с ней в кабинете Борзовского и на прогулке, на светском приеме и за домашним обедом! Каким мучением было ощущать пряный, волнующий запах ее духов, слышать шорох ее платья, сводивший его с ума!
Впрочем, не только Милена вызывала у него такое болезненное, жгучее чувство. Все, что принадлежало Борзовскому, также жгло Полякова острой завистливой мукой. Он хотел всего, чем владел Илья, — хотел носить такие же костюмы и ездить в таких же машинах, хотел иметь такие же особняки и такие же яхты… собственно, нужно называть вещи своими именами: он просто хотел быть таким же богатым, как Борзовский. Но особенно остро и болезненно эта зависть выразилась в его тайной, невыносимой страсти к жене хозяина.
На какое-то время ему удалось взять себя в руки, преодолеть эту опасную страсть. В конце концов, Борзовский — это не простой человек, это хозяин, полубог, существо высшего порядка, все, что принадлежит ему, священно. По крайней мере покушаться на его имущество слишком опасно для простого смертного. Борзовский такого не прощает, и месть его может быть страшной. Но когда он совершенно случайно увидел, как Милена уединилась в садовой сторожке с этой темной лошадкой, с подозрительным типом, бывшим эфэсбэшником Литовченко, — приглушенная, загнанная в темное подсознание страсть вспыхнула с новой силой. Но на этот раз сильнее, чем страсть, в душе Полякова разгорелась ревность и ненависть к сопернику.
«Чем он лучше меня? — думал он, разглядывая себя в зеркале. — Почему ему можно то, чего нельзя мне? Разве он ярче, интереснее, умнее меня? Разве он больше влюблен? Разве он доказывал свое чувство долгие, томительные годы? Нет, он появился ниоткуда — и взял ее с ходу, как дешевую шлюху!»
Ненависть к счастливому сопернику не давала ему спокойно спать, лишала аппетита, от нее темнело в глазах.
И тут, во время поездки с Борзовским в Прагу, он случайно встретил своего одноклассника Андрея Лагутина.