Завтрашний ветер

Файнберг Владимир Львович

Вот она.

Моё начало Счастливые не от богатства, росли мы на пыльных дворах, всесветное красное братство лелея в ребячьих сердцах. Хоть лет нам ещё было мало, но красным клочком кумача грядущее нас обнимало — вихрастых внучат Ильича. Над карканьем толстых торговок, как нашей мечты делегат, всплывал, невесом и неловок, серебряный аэростат. Как будто планеты прообраз, парил он в лучах над землёй, коммуны высокую область олицетворяя собой. Рождалась, откуда — не знаю, горячая вера в груди, что время нас не разделяет, что Ленин у всех впереди! Всадник Эх, едет всадник в шапке со звездой! Шевелит ушами конь гнедой. А всаднику только четырнадцать лет, у всадника только комсомольский билет, да ружьё за плечом, да враги на земле, да родной эскадрон, и Ленин в Кремле. Эх, едет всадник, а завтра — бой! Шевелит ушами конь гнедой. Рядом другие лошади храпят — красные конники качаются в ряд, качаются в ряд, песню поют… Думает всадник думу свою: а как через тридцать — сорок лет будет устроен белый свет? Как там ребята станут жить? За что бороться? И с кем дружить? Песне подпевает всадник молодой. Шевелит ушами конь гнедой. Эх, едет всадник, а завтра — бой! Приход холодов Дождь шумит за окном во дворе. Я смотрю на зелёное дерево. И зелёные струи текут по стеклу. Смотрю я на ржавые мокрые крыши. Красные струи бегут по стеклу. Взглянул я на серое низкое небо — серые струи бегут… С градусника, что привинчен к раме, словно за градусом градус падает капля за каплей… Дикие утки весной Сколько их? Одна. Две. Три. Четыре. Пять и шесть. Вон ещё летит — седьмая! Значит, не убили. Значит, есть поднебесье, облака и эта стая. Удирают утки. В высь летят, крепко ими Север овладел. Сколько на пути озёр! Сколько на пути засад! Сколько раз возьмут их на прицел! Но летят. Меж белых облаков в небе синем семь небыстрых точек… И — не улетают далеко, прилетают сниться каждой ночью. Осень Надену я тулуп романовский, тяжёлый, собаку крикну и уйду в туман лесов осенних, что стоят за школой. А в школе свет горит, бьёт глухо барабан. Раскат лесов безмолвен. За спиною всё глуше барабан. И вот вокруг идёт сосняк то низом, то горою. Среди стволов шагаю сам собою и рядом пёс — четверолапый друг. Тепло холодное туманит даль без цели — давным-давно последний лист упал, зверьё распугано и птицы улетели, а первый снег ещё не выпадал. И холодит виски белёсый свет берёзы, бежит с оглядкой пёс, бежит не торопясь… Заденешь ветку — и тумана слёзы то за ворот летят, то на дорогу в грязь. И странным ликованием покоя, каким-то тайным счастьем обуян, нет, я не знаю, что это такое, — я знаю, что во мне бьёт глухо барабан! И пёс уже за мной бежит неутомимо. И, ветви отводя, спешу вперёд, вперёд, берёзы сквозь туман летят, как клочья дыма. Грохочет барабан! И словно горн поёт! Опушка. Лес… И в небе — самолёт. И жизнь идёт. Земля в полёте. И с ней, летящею, летит тот самолёт на развороте. Отплытие Жизнь моя! Начинайся сначала! Снова моря бьют у причалов. Снова суда готовятся в рейсы. В порт прибегают завидовать рельсы… Качаются мачты и подняты трапы, и ожили флаги в солёных накрапах! И карты развёрнуты у штурманов. И Север влиять на компасы готов. Матросская служба, о пот её сладкий! Не деньги, а дружба в нашем достатке. И жизнь дорожает мгновением каждым. Лишь солью морей утоляем мы жажду! Мальчик с вёслами Я опытный, большой. Я сплю и помню — ко мне в четыре постучится мальчик, наверное, веслом он стукнет тихо по тёмному высокому окну и станет зябко ждать в ночи осенней, пока я не откликнусь… Я откликнусь, зажгу свечу и при неверном свете проверю, всё ли в сумку уложил: вот хлеб, вот нож, вот спички, компас, карта, соль в коробке… Да что я снова всё перебираю?! Ведь вечером всё тщательно сложил и снасти приготовил. Какого ж чёрта я не сплю и помню — ко мне в четыре постучится мальчик… Он встанет раньше, по тропинке мокрой он с вёслами тяжёлыми пройдёт сквозь лес дремучий… Не знает он названия созвездий, играющих над головой, над веткой. И думает, что я их знаю все. Он думает, что я большой и сильный, поймаю с ним больших и сильных рыб. Он хочет знать, зачем река стремится отсюда к морю? И зачем опять дождём и снегом падает обратно? И правду ли сказала бабка Марья, что люди все на свете помирают, а если так — зачем они живут? … Я улыбаюсь в темноте, и малость свою перед вселенной ощущаю, и радуюсь, что горизонт безбрежен, и мальчикам останутся заботы великой капитанской широты. И забываю все свои печали. Я должен быть правдивым и простым. Я вправду должен быть большим и сильным, поймать хотя б одну большую рыбу, уметь шагать в ночном лесу по звёздам, разжечь костёр, шалаш поставить прочный… Стучит весло о раму. Откликаюсь. Зажёг свечу и быстро проверяю: вот хлеб, вот нож, вот спички, компас, карта… Пионерская песня От низких вод, покрытых туманом, шагает отряд издалека навстречу таинственным горным странам, где реют птицы и облака. Выше горн! Труби дорогу дальнюю, трубач! Барабанщик, палочки до времени не прячь! По горным склонам, где только эхо невидимкой за нами следит, где одному не пройти, не проехать — отряд проходит, песня звучит. Выше горн! Труби дорогу дальнюю, трубач! Барабанщик, палочки до времени не прячь! Всё выше, выше, всё круче, круче, а нам не страшно идти вперёд. Уже под ногами клубятся тучи… А нас вершина к себе зовёт! Выше горн! Труби дорогу дальнюю, трубач! Барабанщик, палочки до времени не прячь! Жизнь Ветер в зелёных парусах деревьев. Сети в солёных наростах медуз. И всё зверьё, что есть на свете. И просто облако. Арбуз. И голубь — весь переливающийся. И на дверях почтовый ящик. И снег, зимой спускающийся с полюса на юг, весной на север уходящий. И лодка, и весло. Костра бродяжий дым… И — взглянет жизнь собачьим взглядом, умным и немым. А ключ в руке! Лопата! Цветок в руках! …Встреча с водопадом в заснеженных горах. Хоть раз с дороги сбиться, услышав, как в лесу невидимая птица запела на весу. Волшебный шар зелёный, синий, золотой, то предлагает поле, то полночь со звездой. Планета человечья, трава и рокот гроз. …Всё это не навечно и оттого — всерьёз. Песня большой дороги По травке муравей ползёт наверх, на небосклон. Всю жизнь свою он проживёт, но не узнает он, куда ведёт тропинка, куда ведёт дорога, куда летит планета, вращаясь, как юла… Нам ничего не надо, нам надо лишь немного — чтоб неизвестность всегда вперёд вела! И сам орёл глядит с высот сто лет на белый свет. Всю жизнь свою он проживёт, но не поймёт секрет, куда ведёт тропинка, куда ведёт дорога, куда летит планета, вращаясь, как юла… Нам ничего не надо, нам надо лишь немного — чтоб неизвестность всегда вперёд вела! Кто дремлет век, за годом год, ничем не удивлён, тот зря на свете проживёт и не узнает он, куда ведёт тропинка, куда ведёт дорога, куда летит планета, вращаясь, как юла… Нам ничего не надо, нам надо лишь немного — чтоб неизвестность всегда вперёд вела!