Завтрашний ветер

Евтушенко Евгений Александрович

Селезнев даже не догадывался о том, что многие из

этих людей любят свою работу и тех близких, к ко-

торым они возвращаются после этой работы, что вну-

три этих людей не только усталость, заметная с пер-

вого взгляда, но и незаметные ему радости, надежды

и мысли о самих себе и всем человечестве, большую

часть которого и представляли именно они, пассажи-

ры общественного транспорта. Они были

заняты, и у

них не было времени не любить Игоря Селезнева. Но

если бы кто-то из них повнимательнее вгляделся в его

глаза, то уловил бы в них металлический отблеск, свой-

ственный взгляду наблюдающего врага. Игорь Селез-

нев тоже был занят, но тем не менее находил время

не любить людей. Он не любил плохо одетых. Усталых.

Больных. Старых. Некрасивых. Неловких. Застенчи-

вых. Грустных. Они мешали его энергичному продви-

жению. Они раздражали его визуальное восприятие

мира. Впрочем, если бы он покопался в себе, то все-та-

ки нашел бы, что они нужны ему, как фон, на котором

должен выделяться он — безукоризненно одетый, все-

гда готовый бороться за себя, здоровый, молодой, кра-

сивый, ловкий, беззастенчивый, не разрешающий себе

такой роскоши бедных, как грусть,— Игорь Селезнев.

Помимо пассажиров общественного транспорта, его

многое угнетало в этой жизни, казавшейся ему слиш-

ком несовершенной для него, Игоря Селезнева. То,

что она была несовершенна и для других, его не ин-

тересовало. Совершенствовать жизнь сразу для всех,

по его представлениям, было не нужно, да и невоз-

можно. А вот для себя — и нужно, и возмож-

но. Правда, возможности ограниченны, но их надо

уметь расширять и даже изобретать. О том, хо-

роший он или плохой, Игорь Селезнев никогда не ду-

мал. Слово «сильный» он ставил выше слова «хо-

роший». У сильного, по его мнению, было право быть

любым. Поэтому его не слишком задело, когда в де-

ревне Кривцов назвал его «подонок». Но однажды

он услышал это и от собственного отца.

Это был редкий случай, когда они говорили друг

с другом без присутствия матери, не дававшей в оби-

ду своего единственного выпестованного ею сына.

Мать даже и не подозревала, как глубоко он ее пре-

зирал за безвкусную назойливость ее любви. В сво-

ем сыне она видела воплощение того идеала мужчи-

ны, от которого был так далек ее муж, по ее мнению,

слишком неотесанный, простодушный, неисправимо

не понимавший границу между ним, директором заво-

да, и одноруким вахтером Васюткиным, с

которым он,

к ее отчаянью, не переставал дружить с фронтовых

лет. Этот Васюткин был главным предметом социаль-

ной ненависти бывшей директорской секретарши хо-

тя бы потому, что являлся неистребимым напомина-

нием о том, что ее муж не всегда был директором за-

вода. Как она ни старалась, на Селезневе-старшем

«все плохо сидело». Приходилось бесконечно пере-

шивать, а ей это стоило немалых нервов, потому что

мужа было почти невозможно затащить в ателье. На

Селезневе-младшем все сидело как влитое. Селезнев-

старший до сих пор не избавился от ужасной, по ее

мнению, привычки курить «Беломорканал». Селезнев-

младший курил только американские сигареты. Се-

лезнев-старший никак не мог выучить ни одной фра-

зы из русско-английского разговорника. Селезнев-

младший блестяще говорил по-английски и неплохо

по-французски. Селезнев-старший не занимался ни-

каким спортом. Селезнев-младший играл в теннис,

катался на горных и водных лыжах, занимался фи-

гурным катанием и каратэ. Селезнев-старший беско-

нечно перечитывал одну и ту же книгу — «Война и

мир». Селезнев-младший читал «Тропик Рака» Генри

Миллера в подлиннике. Своим сыном Селезнева как

бы брала реванш за простонародность мужа.

«Ты помешался на своей продукции. А вот мой

сын—это моя продукция...» — как-то гордо сказала

Селезнева мужу. «Да, к сожалению, твоя...» — неве-

село признал Селезнев-старший. Он уже давно не лю-

бил жену, а может быть, не любил никогда, но был на-

столько измотан, что у него не было сил разводиться.

Перед отъездом сына в Москву на вступительные

экзамены Селезнев-старший вошел в комнату сына,

когда тот уже лежал в постели, читая биографию Чер-

чилля. Селезнев-старший был в шелковой пижаме,

расписанной пальмами и обезьянами, тайно им нена-

видимой, и в простеньких черных шлепанцах на войлоч-

ной подошве, которые он твердо отстоял от многих по-

пыток жены, не раз пытавшейся выбросить их и всучить

ему взамен голландские сабо, грохочущие, как танки.

От Селезнева-старшего сейчас пахло водкой, хлоп-

нутой им с устатку после работы в вахтерском закут-

ке Васюткина. Селезнев-старший, споткнувшись о

гантели, разгреб руками валявшиеся на тахте плас-

тинки и, высвободив для себя кусочек жизненного