Завтрашняя запись
Шрифт:
— А почему именно здесь? — спросил Милт, глядя, как первый бакен подстраивается на нужную орбиту вокруг большого корабля.
— Почему именно здесь — что? — откликнулась Риа.
— Почему они бросили его именно здесь, где нет ничего, кроме блокады Синдиката и трех закрытых для доступа планет? Что они здесь делали?
Риа пожала плечами, задавая параметры следующему бакену.
— Переселенческие корабли летают где хотят, — сказала она, раз в кои-то веки без двойной речи. — Экипажи переселенческих кораблей ушиблены звездами. Еще большие психи, чем пилоты рудовозов. Если у
— И они вышли из гиперпространства на отдых и тут заметили, что корабль в плохом состоянии… Черт подери, в этом корабле нет ничего смертельно опасного! Ничего такого, о чем они не знали бы уже давным-давно!
Риа ввела программу.
— Выпускай, — скомандовала она — и он послушался. Второй бакен пошел неровно и никак не мог сориентироваться.
Милт протянул руку за пультом дистанционного управления, когда Риа вдруг резко втянула в себя воздух, а потом с шипением выпустила его сквозь зубы.
— Какого дья…
— Он разваливается! — закричал Милт, уже опуская пальцы на пульт и бросаясь в бегство от погибающего корабля. Одновременно он посылал сигнал тревоги Дезу и остальным кораблям блокады.
Пульт у него под пальцами расцветал красными сигналами тревоги, но ими занималась Риа, перенаправляя энергию и отключая несущественные системы…
Над ними, в темной громаде переселенческого корабля, пузырь, который он счел обсерваторией, продолжал раскачиваться из стороны в сторону, разрывая кабели и листы обшивки, потом одним мощным рывком он освободился полностью, послав к внутреннему кольцу блокады метеорный вихрь металлических обломков.
Освободившись, он начал падать. Падать к Биндалу, словно сам был метеором.
Милт включил увеличение и начал ругаться, тихо и изумленно. Сидевшая рядом Риа не издала ни звука.
Он зашифровал изображение и отправил его на Главный корабль, тайно надеясь, что кто-нибудь из начальства скажет ему, что деревьев в падающем пузыре не было…
Они приземлились на пропеченной полоске камня неподалеку от группы коричневатых шатров и корявых деревьев. Корбиньи вышла последней и встала между Анджелалти и Свидетелем, щуря глаза. Она чувствовала, как уходит влага из пор кожи. Непокрытую голову нещадно жгло солнце.
— Так… — пробормотал Анджелалти. — Думаю, друг, тебе пора нас вести.
Свидетель поднял руку и начертил в жгучем воздухе один из своих непонятных значков.
— Вести я не могу. Трезубцу и Трезубцедержцу надлежит прокладывать путь через событие. Мне надлежит только следовать — и помнить.
— Достаточно трудная задача, — сказал Анджелалти и закашлялся. Он указал Трезубцем на шатры. — Что это за место?
— Это — лагерь Вен кел-Батиен Джириско. Она — молодой вождь, тщательная в деяниях. Она обитает рядом с Телио по выбору и приглашению, а не в нарушение. Это — честь. Ее люди — собиратели. Именно они собирают цветы тремиллана и превращают их в хезерним.
— Цветы… — Корбиньи обвела взглядом спекшуюся землю. — Трудно поверить, что тут растут цветы.
Свидетель серьезно посмотрел на нее.
— До святотатства Синдиката земля была плодородной: зерно, плоды и дичь были в изобилии. Сейчас земля рыдает о влаге и с великим трудом производит достаточное количество пропитания для Биндальчи, опекунов этой земли. Событие подвигло Синдикат на прискорбную ошибку.
— Синдикат на прискорбные ошибки и подвигать не надо, — ответила Корбиньи. — Как и на сознательное причинение вреда.
— Не знаю, как вы, — вмешался Анджелалти, — но я как в печке. И пока я не испекся окончательно, предлагаю пройти в ту деревню и перемолвиться словечком с вождем. — Он посмотрел на Корбиньи. — Чем скорее мы вернем Трезубец, тем скорее сможем вернуться в прохладу.
— И перейти к другим делам, — согласилась она, направляясь с ним к шатрам.
Свидетель пошел за ними, отставая на шаг — и в душе ликовал по поводу возвращения на родную планету.
Они не успели подойти к шатровой деревне, как оттуда вышла женщина, остановившаяся в жидкой тени. Широко расставив ноги в замшевых штанах, она протянула вперед руки ладонями вверх. Из-под расстегнутой до пояса рубашки виднелся влажный от пота живот, подтянутый и крепкий, талию обхватывал широкий кожаный пояс, увешанный брелоками и амулетами, с прикрепленными ножнами для ножа. Черные волосы спускались ниже плеч, и в них были вплетены перья и цветы тремиллана.
Лал остановился перед ней в нескольких шагах, ощущая, как влажно липнет к нему одежда. Уперев конец Трезубца в землю, он поклонился.
— Я говорю с вождем Биндальчи?
— Я — Вен кел-Батиен Джириско, вождь племени Тремиллан, слуга Телио. — Крепкая смуглая рука поднялась на уровень груди и начертила в воздухе какой-то знак. — Трезубцедержец увиден и узнан. Может ли племя Тремиллан узнать его имя? Для песен.
Он поколебался.
— Анджелалти Кристефион, — сказал он наконец, махнув рукой в сторону Корбиньи и Свидетеля, — как они считают.
Она прикоснулась к своему уху.
— Это услышано. А ты какое имя считаешь своим? — Она устремила на него спокойные глаза песочного цвета. — Понятно, что мужчина может иметь больше одного имени.
— Лал сер Эдрет, — ответил он, почему-то чувствуя власть этих глаз.
Рука поднялась и пальцы сжались, словно она поймала имя, которое он ей бросил. Она приложила сжатый кулак к груди и широко расставила пальцы.
— Мое сердце слышало твое, — торжественно провозгласила она. — Это — тоже для песен.
Лал открыл рот, собираясь сказать… что? Но необходимости не было: вождь уже перевела взгляд дальше.
— Глаза Шлорбы, я приветствую тебя, — сказала она и посмотрела на Корбиньи, не дожидаясь ответа: — Прекрасная госпожа, твое имя?
Корбиньи глотнула мучительную порцию иссушенного воздуха.
— Корбиньи Фазтерот, Развед…
Она замолчала, глядя в глаза женщины.
— Я — вождь Биндальчи, — сказала женщина. — Твое имя будет у меня в безопасности.
— Увы, мое имя было безвременно укорочено. Женщина нахмурилась.