Зазеркальная империя. Гексалогия

Ерпылев Андрей Юрьевич

– Стой! – возопил' Челкин, не веря собственным ушам. – Какая еще гвардия? Почему гвардия?..

– Лейб-гвардия, ваша светлость! – сияя, словно надраенный самовар, ответил обер-полицмейстер. – По моим данным – офицеры Семеновского, Измайловского, Ее Величества Уланского, Конногвардейского…

– А что Дума? – задал глупейший вопрос ошеломленный вельможа. – Дума-то что?

– Дума спит-с! – рявкнул, вытягиваясь в струнку, что при его объемистом пузе было непросто, фон Лангсдорф. – По сообщениям постов…

– Так что вы говорите захвачено? Арсенал?..

Светлейший собственноручно,

не доверяя лакею и полицейскому, разинувшим рот от подобного невиданного зрелища, раздернул в стороны шторы, пыхтя взгромоздился на стоящее у окна кресло и с дребезжанием распахнул створки окна, выходящего как раз на Неву. Вместе с прохладной утренней сыростью в опочивальню ворвались звуки редких одиночных выстрелов и коротких очередей, явственно доносящиеся с севера…

– Николаевский вокзал удалось отбить силами казаков, размещенных неподалеку и поднятых по тревоге, в районе Царскосельского сейчас идет перестрелка… – продолжал бубнить обер-полицмейстер, начиная соображать, что сообщил светлейшему что-то явно не то, что тот ожидал услышать. – Электростанция…

– Срочно обесточить все станции связи! – приказал Борис Лаврентьевич, не слезая с кресла, лишь запахнув поплотнее полы халата. – Перевести все полицейские радиостанции на резервную волну, а армейские – глушить к чертовой матери! Что там с телецентром?..

– Там идет бой, ваша светлость! Вещание прекращено.

– Срочно отбить, во что бы это ни стало! Людей и патронов не жалеть! До установления полного контроля – обесточить. Какими силами мы, то есть верные Престолу, располагаем в столице?..

* * *

Военный совет был собран в Алексеевском зале, стены которого украшали портреты полководцев и государственных деятелей эпохи правления этого великого императора, надменно, хотя и слегка недоуменно, взиравшие из своих роскошных рам на разношерстный сановный люд, подобострастно склонявшийся перед медноволосым плотным мужчиной средних лет.

– Ну и… – Вальяжно откинувшись на высокую спинку кресла, очень напоминавшего трон, Борис Лаврентьевич, окинул своим рыбьим взглядом собравшихся. – Каковы наши успехи на данный момент времени?..

Все присутствующие невольно проследили за его глазами, так же, как и он, уставившись на высокие часы у дальней стены зала, показывающие восемь утра с минутами. Так рано в этом помещении за всю его без малого полувековую историю еще никто совещаний не назначал.

– Ну, в отсутствие Аристарха Леонидовича, думаю, отчитаетесь вы. – Палец светлейшего указал на командира Санкт-Петербургского гарнизона князя Селецкого, генерала от кавалерии, назначенного сразу после покушения взамен слегшего с апоплексическим ударом генерала Шуваева.

Нового градоначальника, князя Карпинского, никак не могли отыскать по причине раннего времени и недействующей связи. Вероятно, любвеобильный Аристарх Леонидович дарил своим вниманием очередную пассию, которых в его чрезвычайно богатом амурном списке насчитывался не один десяток. Критиковать же чиновника его коллеги, большинство из которых тоже не успело еще достаточно «нагреть» сиденья своих новых кресел, опасались, дабы не навлечь светлейший гнев на себя.

Долговязый словно жердь и такой же тощий князь Селецкий вскочил со своего места и, угодливо склонившись перед своим высокопоставленным патроном, принялся докладывать. Светлейший время от времени поощрительно кивал.

– …большинство очагов сопротивления удалось блокировать, – подытожил свой по-военному немногословный рапорт глава столичного гарнизона. – А некоторые – подавить, частью уничтожив, частью пленив обороняющихся. На восемь утра в руках инсургентов оставалось всего шесть объектов, один из которых, самый серьезный, где предположительно находится и сам главарь бунтовщиков, прикрывающийся именем князя Бежецкого, полностью окружен силами двадцать третьего пехотного полка под командованием полковника Мерецкова, оперативно переброшенного из-под Выборга по Финляндской железной дороге. По вашему личному приказу, ваша светлость! – добавил генерал, низко кланяясь Челкину.

Хотя неприкрытая лесть просто резала глаза, еановники зааплодировали, проникшись торжественностью момента.

– Да я бы на месте государя за столь стратегически дальновидный шаг наградил вас орденом Святого Георгия Победоносца, Борис Лаврентьевич! – подал голос кто-то не в меру расчувствовавшийся, – Вы прирожденный полководец!

В зале повисла гнетущая тишина: возглас был явно лишним. Стараясь делать это как можно тише и незаметнее, челкинская администрация задвигала стульями, стараясь обозначить между собой и легкомысленным выскочкой – свежеиспеченным министром энергетики Ста-ковским, – самую большую дистанцию, насколько это позволял не самый обширный во дворце зал. Сам «оратор» сидел ни жив ни мертв, а чтобы прочесть на его исси-ня-бледном, покойницком лице единственную, бегавшую по закольцованным от ужаса извилинам мысль, не нужно было быть большим физиономистом: «Отчего же милая матушка не родила меня немым?»

Светлейший, продемонстрировав талант государственного мужа, сам разрядил напряженную ситуацию, изволив пошутить, хотя и несколько натянуто:

– Увы, дорогой мой Дмитрий Филиппович: государь давно уже пожаловал меня орденом Андрея Первозванного…

При этом Борис Лаврентьевич коснулся кончиками пальцев серебряной с бриллиантами звезды ордена, сиявшей на левой стороне его мундира, а затем погладил восьмиконечную серебряно-золотую, расположенную чуть ниже.

– Хотя поскольку я не военный, господа, то гораздо более дорог мне мой заслуженный Владимир.

Под облегченный шумок несколько расслабившихся сановников переволновавшийся Стаковский с грохотом рухнул в обморок вместе со стулом…

* * *

Челкин распустил всех чиновников через пару часов, оставив только четверых: командира гарнизона князя Селецкого, обер-полицмейстера барона фон Лангсдорфа, министра иностранных дел Бочаренко и явившегося буквально перед закрытием заседания красного и запыхавшегося столичного генерал-губернатора князя Карпинского, косноязычно бормочущего себе под нос невнятные оправдания.