Зажмурься покрепче
Шрифт:
Гурни задумчиво посмотрел на красные изразцы печки.
— При всем уважении к конфиденциальности и вашему желанию ее не нарушать Джиллиан Перри теперь никак не навредить. Передо мной задача — найти ее убийцу, и мне важно что-то узнать о ее круге общения до школы. Поэтому, если Джиллиан когда-нибудь с вами делилась…
— Нет-нет, исключено. Что бы она ни доверила мне, дальше меня эта информация не пойдет.
— Но риски ужасно высоки.
— Разумеется. Например, риск бесчестия. Я не разглашаю тайны, которыми со мной делились, будучи уверены, что я их сохраню. Понимаете?
— К сожалению, да.
— Если вас
— Какой же принцип убедил вас уволиться из Мэйплшейда?
— Мэйплшейд стал интернатом для сексуальных психопаток, которым нужен не терапевт, а экзорцист.
— Значит, доктор Эштон нанял кого-то вместо вас?
— Он нанял человека на ту же позицию, — поправил Кейл, и в этой фразе сквозила ненависть.
— Кого же?
— Его фамилия — Лазарь. По-моему, это исчерпывающе его описывает.
— В каком смысле?
— В том, что доктор Лазарь поведением мало отличается от зомби.
Кейл громко выдохнул, словно поставив точку. Гурни понял, что разговор окончен.
Будто нарочно дождавшись этого момента, флейта за стенкой очнулась, и заунывные трели «Милого Дэнни» выпроводили его прочь из дома.
Глава 33
Простая перестановка
Переживание сказки, пробуждение ключевого архетипа — вот что изменило его жизнь и мир вокруг, вот во что он погрузился с той же ясностью, как в первый раз.
Словно смотришь кино — и в то же время играешь в нем сам, и постепенно забываешь, что это игра, и начинаешь по-настоящему проживать, чувствовать, осязать — куда глубже и подлиннее, чем возможно в так называемой реальности.
Сюжет повторялся из раза в раз:
Иоанн Креститель был бос и наг, не считая домотканой набедренной повязки, едва прикрывавшей срам. Она держалась на грубом кожаном ремне, за который был заткнут простой охотничий нож. Иоанн Креститель стоял возле смятой постели в каморке, напоминавшей то ли спальню, то ли темницу, и не мог пошевелить ни руками, ни ногами, хотя не было зримых цепей или кандалов.
Тесно.
Душно.
Если потерять равновесие и упасть, можно задохнуться.
И тут в темницу спускалась Саломея. Медленно проступая сквозь мрак, она являлась ему в дымке шелка и ароматов и начинала перед ним танцевать, извиваясь, напоминая скорее змею, чем женщину. Полупрозрачные вуали одна за другой растворялись, обнажая бархатную кожу, безупречные крупные перси, округлые ягодицы. Саломея источала сладострастие. Она была само совершенство, сама страсть, сама смерть. Она танцевала, и тело ее извивалось и покачивалось, суля блаженство.
Это был зачин грехопадения.
Это была Ева, демон-суккуб.
Воплощение первобытного змея.
Чистое зло.
Похоть без прикрас.
И она танцевала — для него. Против него. Пот сверкал на вздымающейся груди, губы блестели от влаги. Она приближалась, касалась его бедром, пронзая током его плоть, а затем раздвигала ноги, скользила по коже шершавым лобком, и в его горле сгущался крик, вопль ужаса; он чувствовал, как ужас струится по венам, как сердце рывками выталкивает яд, как под небом зарождается звук — сначала слабый стон, но вот он растет, растет, просится наружу сквозь сжатые зубы, а ее глаза горят, она прижимается к его паху своим, и он наконец кричит, рычит, исторгает рев, сотрясающий мир, высвобождающий члены из невидимых пут, хватает охотничий нож — священный кинжал, — со всей мощью земли и неба, которые в нем сошлись, взмахивает этим кинжалом, очертив прекрасную и страшную дугу, и даже не замечает, как лезвие проходит сквозь потную шею.
Голова ее откидывается и падает, падает, исчезая где-то во мгле, на полу, и тело, мокрое от истомы, превращается в серый прах, который уносит поднявшийся ветер, наполняющий душу теплом, светом, покоем и знанием: вот она — его миссия.
Вот он — его путь.
Большинству людей Господь открывается медленно, постепенно, годами. Однако на иных Он обрушивается словно вспышка молнии — освещая все вокруг, испепеляя нечистоты.
Так получилось и с ним.
Ясность и торжество первого откровения возвращались к нему каждый раз, не теряя крепости, и Великая Истина «сказки» пронизывала его с каждым новым переживанием.
Истина была проста: Саломея не отрежет голову Иоанну, как приказал Ирод, если Иоанн первым нанесет удар. Иоанн, который ожил в нем, чтобы исправить историю. Иоанн, победитель коварной Евы. Иоанн Креститель, исповедующий крещение кровью. Иоанн Каратель, стирающий первородную слизь с лица земли. Палач змеи Саломеи — воплощения предвечного зла.
Откровение придавало смысл его жизни.
Он принял его смиренно и теперь испытывал лишь бескрайнюю благодать и благодарность.
Ведь сколько людей в этом мире живет, не зная, кто они и в чем их предназначение!
Про себя он знал.
И знал, что он свое предназначение исполнит.
Глава 34
Тревога Эштона
Он позвонил, когда Гурни сворачивал на парковку у здания окружной прокуратуры. Голос звучал нервно, и в нем слышались нотки непривычной фамильярности.
— Дэйв, я насчет вчерашнего разговора… ну, про девушек, которые пропали… я тогда сослался на конфиденциальность, но все-таки решил сделать пару звонков и навести справки — сам, осторожно, не привлекая лишнего внимания. Чтобы не выдавать имен третьим лицам, понимаете?
— Понимаю.
— В результате я кое с кем созвонился и… наверное, рано делать выводы, но, похоже, происходит нечто странное.
— Что значит «странное»?
— В общей сложности я сделал четырнадцать звонков. У меня было четыре номера бывших учениц и десять номеров родителей или опекунов. С одной из учениц мне удалось поговорить, другой я оставил сообщение на автоответчике. Еще два номера больше не обслуживаются. Я также дозвонился в две семьи, остальным восьми оставил сообщения, и двое перезвонили. Итого состоялось четыре разговора с родственниками.