Збиг: Стратегия и политика Збигнева Бжезинского
Шрифт:
Чтобы понять такую трансформацию, полезно обозначить некую точку отсчёта в существовавшем до них мире. В снежный декабрьский день 1960 года только что избранный на пост президента Джон Ф. Кеннеди пригласил на обед в своём доме в Джорджтауне банкира Роберта Ловетта 1895 года рождения, сына председателя Объединённой Тихоокеанской железной дороги. Он следовал по проторенному cursus honorum (карьерному «пути чести») белой англосаксонской протестантской элиты: Хиллскул, Йельский университет, общество «Череп и кости», Гарвард, выгодный брак. Будучи партнёром влиятельного нью-йоркского инвестиционного банка Браун бразерс, «Харриман энд компани», Роберт Ловетт служил воплощением внешнеполитического истеблишмента и его ценностей: умеренность, нежелание «светиться» на публике и рекламировать себя, исполнение общественного долга. Он разбирался в международной политике благодаря занятию бизнесом и поскольку служил командиром первой авиационной эскадрильи ВМФ во время Первой мировой войны, специальным помощником по авиации военного министра США Генри Стимсона во время Второй мировой войны, заместителем государственного секретаря Джорджа К. Маршалла и, наконец, четвёртым министром обороны. Несмотря на то, что он был республиканцем, Кеннеди предложил ему не одну, а целых три министерских должности на выбор: министра обороны, государственного секретаря и министра финансов. Но Ловетт отказался от предложения, сославшись на плохое здоровье, и посоветовал вместо себя назначить в Пентагон Роберта Макнамару, Дина Раска в «Туманное дно» (Государственный департамент) и Дугласа Диллона в Казначейство. Все трое были наняты [8] .
8
См. рассказ об этом в David Halberstam, The Best and the Brightest (New York: Random House, 1974), 3-10; Walter Isaacson and Evan Thomas, The Wise Men Six Friends and the World they Made (New York Simon and Schuster, 1986) 594,
Такова была власть и могущество истеблишмента – «мудрецов», определявших политику Америки в середине двадцатого века, включая Генри Стимсона, Дина Ачесона, Аверелла Гарримана, Джона Маклоя и Чипа Болена [9] . Но к концу «тревожных 1960-х» разработка внешнеполитического курса коренным образом изменилась, и эта социальная трансформация выразилась в назначении иммигранта, доктора наук Генри Киссинджера на пост советника по национальной безопасности, за восемь лет до того, как тот же пост в Белом доме занял иммигрант и доктор наук Збигнев Бжезинский. Любопытно, что оба соревновались за влияние с государственными секретарями, олицетворявшими старый истеблишмент (и над которыми они, что характерно, одержали верх): Уильямом Роджерсом в случае с Киссинджером и Сайрусом Вэнсом в случае Бжезинского – с двумя юристами из Нью-Йорка, англосаксонскими протестантами, игравшими по старым правилам.
9
Лучшим описанием внешней политики истеблишмента остаётся книга Isaacson and Thomas, Wise Men.
Старая элита, естественно, получала власть благодаря своим связям и высокопоставленному положению; Киссинджеру и Бжезинскому приходилось всего добиваться самим, и они играли по новым правилам. Оба отличались честолюбием, усердием и беспардонным стремлением заявить о себе; оба полагались на три ключевых фактора, определивших политическое развитие в послевоенные десятилетия: появление Университета холодной войны; размывание границ между академическими исследованиями и практическим определением политического курса, на которое всё большее влияние оказывали политические организации и «мозговые центры»; а также усиливавшаяся политизация в выборе должностных лиц, ответственных за международные отношения. Не они создали все эти факторы, но они первыми воспользовались ими в полном объёме – и тем самым сделали Вашингтон таким, каким мы его знаем сегодня.
Гарвард, в который поступили Киссинджер и Бжезинский – в 1947 и 1950 годах соответственно, – уже не был сонным элитным учебным заведением из Лиги Плюща. Он стал ярким воплощением концепции Университета холодной войны [10] . В результате послевоенного разделения мира на два враждующих лагеря и начала холодной войны Соединённые Штаты вдруг обнаружили, что им крайне необходимы высокообразованные специалисты в самых разных областях, от ядерной физики до экономики и иностранных языков – чтобы разрабатывать ядерные бомбы, развивать экономику стран третьего мира и управлять далёкими территориями. Как следствие, правительство обратило внимание на университеты, щедро выделяя федеральные деньги таким заведениям, как Гарвард, Колумбия и Стэнфорд. В результате обильных финансовых потоков ведущие университеты превратились в мощные исследовательские институты (иногда в ущерб преподавательской деятельности), обеспечив внушительный прорыв Соединённых Штатов во многих сферах. Финансирование также изменило сам характер академической работы: «Свободный университет, по исторической традиции источник свободных идей и научных открытий, пережил революцию», – говорил президент Эйзенхауэр в своём известном прощальном обращении 1961 года, в котором предупреждал об опасности усиления военно-промышленного комплекса. «Перспектива подчинения ученых страны федеральному диктату, выделения средств под проекты и утверждения власти денег существует постоянно, и ее следует рассматривать со всей серьезностью» [11] .
10
Джереми Сури первым писал о Киссинджере и Университете холодной войны в книге Henry Kissinger and the American Century (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2007), 102. Об Университете холодной войны помимо Сури см. книги, упомянутые в David Engeman, «Rethinking Cold War Universities, Some Recent Histories», Journal of Cold War Studies 5, номер 3 (лето 2003): 80–95.
11
Dwight D. Eisenhower, прощальная речь, 17 января 1961 г., http//nas.ucdavis.edu/Forbes/Efarewell.html
Именно против таких «скомпрометировавших себя кампусов» с федеральным денежным довольствием и тесными связями с правительством протестовали бунтовавшие студенты 1960-х [12] . Но для Киссинджера и Бжезинского Университет холодной войны с его прямым сообщением с Вашингтоном и ориентацией на политические исследования стал идеальным местом для раскрытия потенциала. Объём знаний в них определяли потребности ведения войны или сохранения мира в удалённых странах, знания разных языков и проведения междисциплинарных исследований, посвящённых конкретному региону. В 1946 году в Колумбийском университете при финансовой поддержке Фонда Рокфеллера открылся Русский институт, директором которого стал бывший сотрудник Управления стратегических служб Джероид Робинсон. В 1948 году Русский центр открылся в Гарварде при финансовой поддержке корпорации Карнеги и федерального правительства (включая ВВС, Государственный департамент и Центральное разведывательное управление) [13] . Летом 1950 года, когда выпускник Университета Макгилла Бжезинский из-за нехватки денег не мог себе позволить поступить в Гарвард, Мерл Фейнсод предложил ему работу стажёра-ассистента у Алекса Инкелеса, известного социолога из «Русского исследовательского центра», благодаря чему у Бжезинского появилась возможность отправиться в Кембридж, штат Массачусетс [14] . Там Бжезинский провёл целое десятилетие, получив в 1953 году степень доктора наук и став научным сотрудником, а позже и аналитиком центра, всегда участвовавшим в его общих исследовательских проектах [15] . Там он не только защитил опубликованную в 1956 году диссертацию («Постоянная чистка»), но также в соавторстве с Карлом Фридрихом выпустил посвящённое тоталитаризму исследование (1956), сделавшее его заметной фигурой в советологии, и подготовил первое издание своей самой важной работы «Советский блок: единство и конфликт» (1960) [16] .
12
См. Sigmund Diamond, Compromised Campus: The Collaboration of Universities with the Intelligence Community, 1945–1955 (New York: Oxford University Press, 1992).
13
См. David Engerman, Know Your Enemy The Rise and Fall of America’s Soviet Experts (New York: Oxford University Press, 2009).
14
Реджинальд Фелпс Бжезинскому, 17 августа 1950 г., папка «Гарвардский университет 1950–1953, 1959–1960», ящик I.12, Документы Бжезинского.
15
Бжезинский профессору Уильяму Лангеру, 25 февраля 1958 г. (на самом деле 1959), папка «Гарвардский университет 1950–1953, 1959–1960», ящик I.12, Документы Бжезинского.
16
Zbigniew Brzezinski, The Permanent Purge Politics in Soviet Totalitarianism (Cambridge, MA: Harvard University Press, Russian Research Center Studies 2o, 1956), Zbigniew Brzezinski and Carl Friedrich, Totalitarian Dictatorship and Autocracy (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1956), Zbigniew Brzezinski, The Soviet Bloc: Unity and Conflict (Cambrige, MA: Harvard University Press, 1960).
Киссинджер же воспользовался тем, что исследования международных отношений оформились в отдельную дисциплину с упором на реализм и особенным вниманием к формированию образа Америки за рубежом. В 1950–1951 годах Эллиот и Киссинджер основали упомянутый выше Международный семинар, целью которого было противостоять идеологическому влиянию коммунизма тем, чтобы собрать сорок молодых студентов и общественных деятелей из Европы и Азии, которые бы посещали занятия в Гарварде и проводили летние встречи в Вашингтоне [17] . Финансовую поддержку как семинара, благодаря которому Киссинджер завёл множество пригодившихся ему впоследствии полезных связей, так и сопровождавшего его журнала «Конфлуэнс» («Слияние»), в котором публиковались известные интеллектуалы (Рейнгольд Нибур, Раймон Арон, Джеймс Бёрнхем, Ханна Арендт) [18] , оказывали частные фонды и ЦРУ – этот факт получил огласку только в 1960-х годах. Так велась типичная борьба за умы и сердца эпохи холодной войны.
17
О Международном семинаре см. Isaacson, Kissinger, 70; и Suri, Kissinger and the American Century, 117.
18
О Confluence см. «Confluence Magazine: General Records, 1951–1969 (включительно)», ящики 1–8, UAV 813.141.75, Harvard University Archives.
Университет холодной войны также стал инкубатором многих исследовательских центров, посвящённых международным отношениям, исследования в которых велись с уклоном в политику. Как Киссинджер, так и Бжезинский были вовлечены в создание Центра международных отношений при Гарвардском университете (CFIA, позже WCFIA) в 1958 году [19] . За рождением центра при содействии Фонда Форда наблюдал Макджордж Банди, декан факультета наук и искусств. Он предложил стать деканом центра Роберту Боуи, директору Совета планирования Государственного департамента в 1953–1957 годах; восходящей звезде Киссинджеру Банди предложил стать заместителем декана. Оба сразу же не поладили между собой, и их противостояние стало легендой [20] . При этом Боуи искренне нравился более молодой Бжезинский, который в 1958–1960 годах работал над своей книгой «Советский блок» при содействии как «Русского исследовательского центра», так и CFIA; при этом он находил время на общение с зарубежными гостями, приезжавшими по приглашению Боуи и Киссинджера каждый учебный год. CFIA был довольно впечатляющим местом: в конце 1950-х и в начале 1960-х здесь можно было встретить таких людей, как Томас Шеллинг, Сэмюэл Хантингтон, Стэнли Хоффман, Джозеф Най, Мортон Халперин, Уолт Ростоу и Кеннет Уолтц. Несмотря на попытки Роберта Боуи и Мерла Фейнсода оставить Бжезинского в Гарварде, декан Банди не смог в 1959 году выделить для него профессорскую вакансию, и в 1960 году Бжезинскому пришлось отправиться в Колумбийский университет по стопам своего коллеги Сэмюэла Хантингтона (который через несколько лет вернулся в Гарвард, тогда как Бжезинский дважды отклонил предложение, как и Киссинджер в 1977 году) [21] .
19
О CFIA см. David Atkinson, In Theory and in Practice: Harvard’s Center for International Affairs, 1958–1983 (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2007).
20
В 2009 году Роберт Боуи попросил меня перестать записывать нашу беседу, затронув тему его отношений с Киссинджером; Р. Боуи, интервью с автором, 7 июля 2009 г.
21
См. Бжезинский Альберту Мавринаку, 28 февраля 1959 г., папка «Мавринак, Альберт А., 1959–1965», ящик I.20, Документы Бжезинского.
Таким образом, начиная с 1950-х годов Университет холодной войны породил целое поколение молодых профессионалов, настоящих экспертов в области международных отношений, а не «любителей», вроде представителей старой элиты; и эти молодые профессионалы прежде всего ориентировались на политику. Но самые честолюбивые из них, вроде Киссинджера и Бжезинского, не желали довольствоваться ролью исследователей и стремились приблизиться к власти, чтобы самим участвовать в изучаемых ими процессах. Поворотным годом для Бжезинского стал 1960, когда он решил отправиться в Колумбийский университет. Позже он объяснял: «Если бы мне предложили постоянную должность в Гарварде, я бы с радостью согласился и остался бы. Но так я был вынужден задуматься – а кем же я хочу стать на самом деле? Мне не хотелось ходить из года в год в твидовом пиджаке по одним и тем же коридорам с папкой «Лекция 7» под мышкой, повторять «прошлогоднюю шутку», следить за «реакцией аудитории». Мне хотелось влиять на мир, определять американскую политику. А для этого лучше подходил Нью-Йорк» [22] . За четыре года до этого к такому же выводу пришёл Киссинджер: «утончённый мир академии казался не настолько привлекательным, как пропитанные властью кварталы Манхэттена. Осознание того, что жизнь профессора не удовлетворит его амбиции, стало ключевым моментом в карьере Киссинджера», – пишет Уолтер Айзексон [23] . Благодаря рекомендации Артура Шлезингера-младшего Киссинджер в 1955 году занял пост директора по исследованиям в области ядерного оружия в нью-йоркском Совете по международным отношениям. Два года спустя он опубликовал основанную на обсуждениях в Совете книгу «Ядерное оружие и внешняя политика». Книга эта неожиданно стала бестселлером и прославила имя Киссинджера, в немалой степени поспособствовав тому, что в 1958 году его избрали заместителем директора CFIA [24] .
22
Збигнев Бжезинский, интервью с автором, 2 июня 2011 г.
23
Isaacson, Kissinger, 83.
24
Henry Kissinger, Nuclear Weapons and Foreign Policy (New York: Harper, для Совета по международным отношениям, 1957).
И это вторая важная особенность послевоенных десятилетий: создание обширной «серой зоны» между академическими исследованиями и практической политикой в области международных отношений – целый мир «мозговых центров», журналов, средств массовой информации и политических организаций. Киссинджер и Бжезинский не только стали одними из первопроходцев этого мира, но и удачно воспользовались им в своих целях.
В 1960-х и 1970-х годах заявили о себе «мозговые центры» (аналитические центры), по сравнению с университетскими исследовательскими центрами стоящие на шаг ближе к настоящей политике. Старые, вроде Брукингского института, упрочили свою репутацию в области международных отношений; влияние молодых, вроде RAND, росло; появились и совсем новые, вроде Центра стратегических и международных исследований (CSIS). Но в 1950-х и начале 1960-х годов безраздельно господствовал нью-йоркский Совет по международным отношениям. Созданный после отказа США ратифицировать Версальский договор, он воплощал собой внешнюю политику истеблишмента – его предпочтения (интернационализм, атлантизм и осмотрительное, но не вызывающее сомнений лидерство Америки), его социальные ценности (консенсус, рассудительность, ответственность) и его связи с ориентированным на международную арену нью-йоркским сообществом крупнейших инвестиционных банков и юридических фирм. Совет был членской организацией, но при условии достаточных рекомендаций вполне мог открыть двери перед новыми талантами, как это видно на примере Киссинджера, извлёкшего огромнейшие преимущества от вступления в него. Бжезинский стал его членом в 1961 году. Когда он прибыл в Нью-Йорк, его взял под свою опеку Гамильтон Фиш Армстронг, легендарный редактор журнала «Форин афферс»; Армстронг посоветовал Бжезинскому написать ряд статей, укрепивших его растущую репутацию специалиста по Восточной Европе и Советскому блоку [25] .
25
Nabil Mikhail, «Zbigniew Brzezinski: The Scholar and the Statesman. A Study of the Thoughts and Policies of the National Security Adviser and His Staff in the Carter Administration» (докторская диссертация, University of Virginia, 1996), 92–93.
В 1964 году Совет попросил Бжезинского и Киссинджера провести ряд семинаров по трансатлантическим отношениям и опубликовать свои соображения по их поводу. Год спустя в результате этой инициативы вышли две оказавшие большое влияние книги [26] . В «Омрачённом партнёрстве», посвящённом политическим и стратегическим вопросам внутри НАТО, Киссинджер призывал американцев постараться лучше понять дипломатические позиции европейцев, особенно французов и немцев, сетовал на склонность Америки чрезмерно упрощать особенности европейской политики или вовсе не обращать на них внимания и подвергал резкой критике идею ядерных многосторонних сил, предлагаемую его соперником Робертом Боуи. В «Альтернативе разделению» Бжезинский развивал концепцию мирного вовлечения в дела Восточной Европы, которую изложил четырьмя годами ранее в «Форин афферс» [27] . Поскольку идеи «отката» и «освобождения» стран Восточной Европы от советского влияния по своей сути были лишь химерами, а смирение с создавшимся положением оставалось неприемлемым вариантом, то, как утверждал Бжезинский, США следовало бы сблизиться с восточноевропейскими странами и взять их под свою опеку, поощряя культурный и экономический обмен с целью уменьшения натянутости в отношениях времён холодной войны, а заодно и усилить внутренние противоречия и центробежные стремления внутри Советского блока (хотя последнее предположение и не было изложено явно, оно легко читалось между строк).
26
Henry Kissinger, The Troubled Partnership: A Re-appraisal of the Atlantic Alliance (New York: McGrau-Hill, для Совета по международным отношениям, Atlantic Policy Studies Series, 1965).
27
Zbigniew Brzezinski and William Griffith, «Peaceful Engagement in Eastern Europe», Foreign Affairs, July 1961.