Здесь был Баранов
Шрифт:
Артур округлил брови.
– То есть? Поясни!
– То есть – я что, должен делать вид, будто мне все это по гроб жизни нужно? Ваши собрания, инструктажи, отработки гипотетического контакта с инопланетным разумом?
Ваня отчаянно делал ему знаки, чтобы молчал, но Баранов, хоть и понимал их значение, остановиться уже не мог.
– Три месяца я жил настоящей жизнью! – кричал Дима. – Вы сами не понимаете, как вы тут живете! Только синтетика и пустота!
– Синтетические материалы позволяют сберегать естественные ресурсы, –
– После всего, что я вам сейчас скажу, вы меня выгоните, – проговорил Баранов, – но все равно я вам это скажу. Здесь все неправильное. Ребята, здесь мертвечина. Я видел, как живут на самом деле.
– Вот как? – возмутилась Майя. – По-твоему, мы глупее тебя?
– Вы просто еще дети… – Баранов безнадежно махнул рукой и ушел, не прибавив больше ни слова.
Воспитанники практически никогда не покидали интернат. Просто незачем. Там имелось все необходимое для гармонического развития личности. Город представлялся сотрудникам космической службы своего рода абстракцией.
За пределами интерната копошилась, конечно, некая форма жизни, но она была далека и непонятна. Поначалу, тоскуя в стерильных стенах, Баранов надеялся отыскать в самом городе хотя бы отголосок того, живого, чего с избытком было в Гераклее, но все оказалось не так. Город и сам как будто был инопланетянином на Земле. Его выстроили на здешних болотах, поправ все законы природы. Эта земля не желала на себе никаких городов, а когда над нею совершили насилие, принялась мстить. Ее мертвые зубы грызли и грызли – строения, мостовые, памятники. Посреди тихой, неостановимой войны люди – обитатели непрерывно уничтожаемого города – выглядели как ничтожное недоразумение.
Баранов в серебристом комбинезоне с нашивками космической службы часами бродил по мертвым улицам, где все дома, несмотря на явную их населенность и даже перенаселенность, выглядели необитаемыми. Иногда он останавливался и смотрел.
В этот раз, покинув интернат, он забрался довольно далеко и вышел в конце концов на набережную Невы. Гранит давно искрошился и осыпался, берега размыло, и кое-где их подпирали просмоленные балки. Там, поставив на землю тяжело набитые сумки, бранились между собой две глухонемые старухи. Их лица искажались, как резиновые, безмолвные рты то и дело перекашивало. Завидев серебристого Баранова, они испуганно замерли с растопыренными пальцами.
Дима плюнул и поскорее зашел в первое попавшееся здание. Это было ветхое строение, кое-как поддерживаемое консервирующими растворами. За долгие годы таких растворов наложили на фасад столько, что совершенно залепили его студенистой застывшей массой, по виду напоминающей канцелярский клей. Сквозь ее муть можно было еще различить барельефные кудрявые головки нимф и какие-то завитки над окнами; но это и все. Зеленая медная табличка оповещала о том, что здание принадлежит музею «Государственный Эрмитаж».
В холле было просторно, холодно и темно. Впереди,
Баранов миновал контроль, где его ни о чем не посмели спросить, покрутился под лестницей, однако ступить на нее не захотел и вместо этого нырнул куда-то вбок, где немедленно заблудился. Дощатые переходы уводили все дальше в глубину здания. Время от времени перед Димой распахивались залы, где стояли плотно закрытые пыльные шкафы. Наконец он очутился перед лесенкой, уводящей вниз, и осторожно спустился на два пролета.
Баранов оказался в плохо освещенном просторном помещении с невысоким потолком. Здесь не было ни лепнины, ни картин, ни наборного паркета – вообще никакого украшательства. Только вещи – статуи, вазы, какие-то железки, сложенные на столах.
Дима поискал на стене, нашел выключатель. Подвал залило неприятным резким светом, и тотчас загудели лампы. На мгновение Диму крепко схватил ужас: он стоял среди вещей, награбленных из какого-то богатого гераклейского дома. Здесь были маленькие статуи из садика и хорошая посуда. По правде сказать, такой красивой Дима никогда не видел. Но имелись и битые плошки и даже обломок штукатурки с фрагментом неприличной надписи.
– Могу я узнать, что вам понадобилось в служебном помещении?
Голос прозвучал по-русски. Баранов удивленно обернулся, ожидая, что странное продолжится, и он увидит человека в домашней тунике и легких сандалиях. И с волосатым злобным рабом-телохранителем за плечом.
Однако на незнакомце был самый обыкновенный коричневый костюм, разве что сильно мятый и потертый. Человек этот обладал неопределенным возрастом и очень заурядной внешностью. Дима подумал про него: «облезлый» – больше ничего на ум не шло.
Он разглядел наконец нашивки космической службы и, непонятно почему, стал еще более бледным, хотя цвет лица у него и так был неважный. Дима не раз уже сталкивался с тем, как странно реагируют горожане на его униформу. Возможно, потому, что звездолетчики и все прочие инстинктивно воспринимали друг друга как две отдельные расы.
– А вы кто? – спросил Дима.
– Вишняков Евгений Петрович, – ответил человек безупречно вежливо, – директор Эрмитажа.
– Простите, – сказал Дима. – Я как-то заблудился. Здесь никого не было. И ничего не написано.
– Обычно проход под лестницей перегорожен деревянным щитом, – смягчился Вишняков. Он нашел за статуей мальчика на дельфине табурет и устало сел. – Чем могу служить?
– Что? – растерялся Дима. – Да я так… посмотреть.
– Парадные залы наверху.
– Мне не парадные… а откуда эти вещи?
– С юга Италии.
– Нет, я хотел спросить – откуда они у вас?
– Результаты раскопок, приобретения… – Вишняков показал на мальчика с дельфином. – Эту еще четыреста лет назад купил граф Шереметев… А что?