Здесь на Земле
Шрифт:
Телефон так и не починен, как и «тойота» матери. И ни одного письма из дома. Гвен трижды писала отцу — безрезультатно, — просила выслать ей авиабилет в оба конца, чтобы слетать домой на рождественские каникулы. Хэнку о своих планах она ничего не сказала, и это вбило клин в их отношения. Дело, конечно, вовсе не в каникулах, а в том, что как только она получит бумаги на Таро, то одолжит у Сьюзи Джастис денег и наймет фуру — перевезти коня к себе, в Калифорнию, — а обратно уже не вернется. Ей нужно выбраться отсюда — в чем она боится признаться Хэнку, — и как можно скорей.
Сегодня,
Трус — бревно бревном. Вчера у него как раз был очередной поход в магазин, и, вернувшись, он позволил себе больше обычного, Гвен, даже не пытаясь поднять его с пола, накрывает сверху видавшим виды одеялом. Здесь холодно, от Труса плохо пахнет, однако девушка не уходит. Она думает о жизни: той, которую вела раньше — и столь ныне далекой. Теперь Гвен ясно понимает, что за отношения у Труса с его прошлым. Скорее всего, это еще одна причина, по которой она здесь, а не дома, в Калифорнии: нет той, кем она некогда была, и пытаться опять стать тем человеком — сродни прыжку в бездонную яму.
Перед тем как уйти, Гвен вынимает кусок хлеба из пакета с продуктами (их с утра оставила Луиза Джастис) и крошит на крыльце для мышек, ради сохранности прочей еды. На столе оставляет записку: « Я приходила. Вы были в отключке. Увидимся завтра. Любящая вас племянница, Гвен».
Уже поздно, свет дня сер и тускл, пора возвращаться обратно. Идти приходится по льду и грязи, вслед семенит Систер. Стайка скворцов пугливо разлетается врассыпную. Такое ощущение, будто здесь край мира. При каждом шаге слышен хруст: то панцирь рака-отшельника, то створки мидий, то ломкие стебли рогозы. Нынешней весной Гвен исполнится шестнадцать. Она целую вечность этого ждала. Так почему ж эта весна кажется такой невозможно далекой, словно цель, по которой дано лишь томиться — и никогда не достичь?
Спокойные и тихие, девушка и терьер возвращаются на ферму. Они проскальзывают в дом через; задний вход, но, как оказалось, недостаточно быстро. На кухне — Холлис.
— Я думал, ты сбежала и больше не вернешься.
Он всегда так над ней язвит. Считает, наверное, что это жутко смешно. Ну ладно, у нее тоже есть что ему сказать.
— Не судьба, — дает ответный залп Гвен и, раз уж все равно с ним говорит, предпринимает следующий шаг. — Ну как, пришли бумаги на Таро?
Она очень старается задать этот вопрос как бы мимоходом, невзначай, но чувствует себя при этом полной дурой: раньше надо, был о, до переезда, настоять на получений прав собственности на Таро.
— Бумаги? — удивленно переспрашивает Холлис.
Его горячий чай почти бел от молока.
— Да, на коня. Помните? Он мой.
— А, верно-верно: ты не отговаривала мать сюда переехать, а я взамен обязался оформить тебе право собственности на коня.
— Именно так, — издает вздох облегчения Гвен.
— И ты… поверила?
Холлис покачивает головой, будто перед ним самая жалкая из дур, которых он когда-либо встречал.
Гвен стоит и смотрит, как он идет к раковине, неспешно моет и аккуратно ставит чашку на стеллаж.
— Мне нужен документ на Таро, — заставляет себя произнести она.
— Не судьба, — говорит он с интонацией человека, который отмахивается от назойливой мошки. — Тебе его не видать.
Гвен чувствует, как приливает к голове гнев. Все это время он водил ее за нос, обманывал, как малого ребенка. Холлис направляется к двери, будто ее вообще здесь нет так, пустое место. Может, поэтому она хватает чашку («веджвуд», английский — фарфор) и швыряет ему в спину. Та, не попав, вдребезги разбивается об пол.
«Черт», — проносится у Гвен, когда Холлис разворачивается и подходит. Она сейчас его боится, хоть ненавидит себя за то, что так легко пугается таких, как он. Холлис хватает ее за руку, прежде чем девушка успевает отклониться. Терьер тут же поднимает лай, хриплый, яростный.
— Ах ты, маленькая сучка.
— Лучше бы тебе уйти, — говорит Гвен так, будто вся ситуация у нее под контролем. — Я серьезно.
Систер лает как безумная. Гвен больно. Он что, хочет сломать ей руку? Он хочет, чтобы она сдалась, покорилась, и, будь она умнее, так бы и случилось.
— Пошел ты…
— А может, тебе просто нужна хорошая взбучка — и не будет никаких проблем?
Он обхватывает Гвен за талию, и тут Систер, которая, бросаясь вперед и отступая, подбиралась все ближе и ближе, впивается ему в ногу. Зубы, сквозь ботинок, не достигают плоти, но Холлис вынужден ослабить хватку, чтобы пнуть терьера, который, взвыв, уносится из кухни. Гвен, вырвавшись, выбегает во двор. По счастью, дверь не успевает закрыться и вслед за ней стремглав несется Систер.
Гвен бежит и бежит и, только оказавшись далеко от фермы, садится на каменную ограду и позволяет себе заплакать. Потом, увидев рядом Систер, берет ее на руки и идет дальше, по Хай-роуд, весь путь до города. Терьер повизгивает всякий раз, когда Гвен случайно касается его левого бока, того, в который пнул ногой Холлис! Сгустились сумерки, показался город. На Мейн-стрит — темень, слегка разбавленная по краям желтоватым светом уличных фонарей. У девушки в кармане меньше долларам, зайдя в телефонную будку у кафетерия «Синяя птица», она слышит сообщение: «У вас нет возможности сделать междугородний звонок, не введя номер вашей кредитной карточки» — которой у нее, разумеется, нет.
Девушка бредет дальше по Мейн-стрит, мимо здания, где был раньше офис ее деда, Генри Мюррея, мимо библиотеки, мимо бара «Лев»… Улица, на которой живут Джастисы, на ее взгляд, самая приятная в городе: все дома белые, каждый дворик окружен белой же оградкой. В темноте фарады будто светятся, словно свет далеких звезд смешался с малярной краской их стен. О, чего бы Гвен только не дала — хоть на денек побыть членом семьи в одном из таких домов. С настоящими родителями, со спальней на втором этаже с детскими обоями и полным одежды платяным шкафом. Где все взрослые абсолютно точно знают, в которой часу ты должна быть к ужину.