Здесь обитают призраки
Шрифт:
— Помогите! — закричала я и бросилась к ним, не обращая внимания на ужасную боль во всем теле. — Умоляю вас, помогите!
— Душенька! — вскричала Мэдж, первой выскочив из коляски и бегом устремившись мне навстречу; в ее гримасе я прочла, сколь окровавлено и избито мое лицо. Я и прежде не отличалась миловидностью, но это, надо полагать, было ничто в сравнении с нынешним моим обликом. — Элайза! — вскричала она. — Боже праведный, что с вами случилось?
Я заковыляла к ней, но упала в объятия мистера Рейзена — тот спрыгнул на гравий и помчался ко мне, раскинув руки.
— Элайза! — воскликнул он, прижимая мою голову
— Глядите! — закричала Мэдж, указуя на дом, и мы увидели, как в граде камней целиком рушится стена, а под весом двух противоборствующих призраков бьются окна первого этажа. — Дом! — крикнула она. — Он сейчас рухнет!
Отчаянный вопль сорвался с моих губ, едва я вспомнила, что Изабелла и Юстас остались внутри. Я вырвалась из объятий мистера Рейзена и бросилась к двери; он окликал меня, умоляя вернуться. Все тело болело, я боялась вообразить, как оно изувечено, но собралась с духом, взбежала по лестнице на второй этаж и помчалась к детским спальням.
Комната Изабеллы располагалась ближе, но Изабеллы я не нашла и ринулась к Юстасу, надеясь найти там и его сестру. Однако Юстас был один — сидел на постели, и слезы ужаса катились у него по щекам.
— Что случилось? — спросил он. — Почему она не уходит?
Ответа у меня не было. Я подхватила его на руки, крепко прижала к себе, спустилась по лестнице и выбежала на двор. Алекс Токсли забрал у меня Юстаса и уложил на траву, дабы осмотреть, а его жена, Хеклинг и мистер Рейзен, задрав лица, наблюдали за битвой в вышине, за двумя незримыми телами, что сражались, ломая стены Годлин-холла, выбивая окна и вырывая камни.
— Что это? — вскричал мистер Рейзен. — Что это такое?
— Мне надо вернуться, — сказала я Мэдж. — Изабелла еще где-то внутри.
— Вон она, — сказал Хеклинг, указав наверх, и лица наши разом обратились к вершине дома, к открытой взорам спальне мистера Уэстерли. Я ахнула. Камни летели все гуще; комната соскальзывала вбок. Она вот-вот упадет. Изабелла стояла подле отцовской постели — она обернулась к нам, потом легла и тесно прижалась к отцу. Спустя мгновенье стены и полы надломились и левое крыло дома обрушилось совсем. Все, что мы в силах были разглядеть, — комната мистера Уэстерли, ниже моя разгромленная спальня, сам мистер Уэстерли и Изабелла — низверглось в туче камня, мебели и дыма, рухнуло на землю с ужасным содроганием, со страшной скоростью и грохотом, и я тотчас поняла, что мистеру Уэстерли наконец дозволено было умереть, однако моя воспитанница Изабелла, Изабелла, о коей мне доверили заботиться, тоже погибла.
Эта мысль мелькнула и пропала, ибо, едва дом обрушился, стены исторгли необычайно яркий свет, белый-белый, какого я в жизни не видела, и на долю секунды, в кою не успеешь и моргнуть, я узрела папеньку и Сантину Уэстерли, схлестнувшихся в смертельной битве, а потом тело Сантины разорвалось, разлетелось на миллион осколков света, и мы ахнули и отвели ослепшие на миг глаза. Когда мы взглянули вновь, все утихло. Полдома лежало в руинах, и фурии более не бушевали на первом этаже.
Сантина Уэстерли исчезла. Это я понимала. Страх оставил меня. Муж Сантины избавлен от мучений, и она тоже ушла; ответить, куда именно ушла она, не под силу ни единому человеку.
Я взглянула на Хеклинга и мистера Рейзена, на Токсли, на милого моего Юстаса, а они взирали на меня, лишившись дара речи, не постигая, что возможно сказать, как объяснить произошедшее. Невероятная боль нахлынула на меня, все мои раны, вся кровь обрели подлинность, и я отошла в сторонку, на лужайку, и легла, без слов, без слез, готовая оставить свою жизнь и перейти в мир иной.
Я лежала, голоса друзей звучали в ушах все глуше, веки мои уже опускались, и тогда чье-то тело обняло меня, большие сильные руки, что я знала всю жизнь и полтора месяца оплакивала. Я почувствовала, как они обняли меня со спины, вокруг витал аромат корицы, и папенькина голова прижалась к моей, его губы коснулись моей щеки, и он долго-долго прижимался к ней губами, баюкая меня, тем самым говоря мне, что любит меня, что я сильная, что я переживу и это, и многое другое, и я нежилась в любезном этом объятии, зная, что это в последний раз. Постепенно оно слабело, руки отпустили меня, губы отодвинулись от моего лица, а тепло его тела сменилось ночным холодом, и папенька оставил меня навеки, в конце концов отбыв в блаженный край, откуда никому нет возврата.
Глава двадцать четвертая
Похороны состоялись три дня спустя.
Юстас погрузился в молчание, бродил за мною по пятам, однако ни слова не произносил. Если я выходила из комнаты, он под дверью ждал моего возвращения, точно верный щенок, а спать желал только вместе со мною. Мистер и миссис Рейзен предлагали забрать его к себе, а Токсли пригласили меня поселиться в комнате для гостей; на последнее я с благодарностью согласилась, но Юстас ясно дал понять, что отпускать меня от себя не намерен, и оба мы обосновались в доме Мэдж Токсли, а она изо всех сил старалась рассеять наш сердечный мрак.
Моя душа, в отличие от восьмилетнего моего подопечного, не слишком пострадала. Страхи мои рассеялись в последние часы пребывания в Годлин-холле. Вероятно, горячка победы над Сантиной Уэстерли придала мне храбрости, какой я прежде в себе и не подозревала. Я знала — я знала это с той ночи, когда погиб ее муж и Сантина исчезла вместе с ним, — что она ушла навсегда, что дух ее был неким манером переплетен с его душою. Она не зря оставила Джеймса в живых, она понимала: за то, что она сделала с мисс Томлин, закон покарает ее смертью. Я не боялась ее возвращения, спала крепко, а пробуждалась лишь оттого, что рядом ворочался Юстас, чьи сны, я боюсь, были не столь безмятежны.
Я заговаривала с ним об Изабелле, но он лишь тряс головою, и я решила, что давить на него не стоит. Я же оплакала Изабеллу в ночь после ее гибели, а затем снова на похоронах, когда она в белом гробу легла в сырую землю, в родительскую могилу; я отчасти утешалась тем, что они снова вместе и пребудут вместе до скончания времен. Изабелла так замечательно владела собой, так склонна была к самоанализу, однако, надо полагать, зверское преступление и смерть матери жестоко искалечили девочке психику, и она никак не могла оправиться. Трагедия, подлинная трагедия, но Изабелла умерла, а Юстас остался в живых, и мне надлежало думать о нем.