Здесь птицы не поют
Шрифт:
Тот сидел на корточках и в правой руке баюкал левую, перевязанную какой-то несвежей тряпкой.
— Болит? — спросил Виктор.
— Нет уже. Почти не болит. Я точки знаю специальные. Марфа научила. Нажмешь — и боль уходит.
— Акупунктура, — кивнул Рогозин.
— Ага, — согласился Юрик и хихикнул. — Акупунктура и промедол. Всегда с собой ношу.
Рогозину стало почему-то смешно и тревожно. О промедоле он слышал как о сильном обезболивающем, но понятия не имел о сопутствующих обезболиванию побочных явлениях. А вдруг якут
— Ты не бойся, я в норме, — заверил его Юрик. — Пошли к реке. Только тихо. По берегу до распадка доберемся, а там наверх, нужно Савельева с Доцентом перехватить.
Пока они пробирались к берегу, пока, согнувшись в три погибели, брели по колено в воде, спотыкаясь о камни и иногда проваливаясь в ямы по пояс а то и глубже, Рогозину казалось, что он диверсант в стане врага, что за ним следят десятки снайперов и стоит совершить одну единственную ошибку и можно попрощаться с жизнью. Таким осторожным он не был еще никогда прежде, даже когда приходилось рисковать, спускаясь с какого-нибудь шестнадцатого этажа на разлохмаченной веревке, он не был таким аккуратным и подозрительным.
Вдруг Юрик выпрямился и сказал:
— Все, они нас не увидят. Пошли быстрее!
И добрый часть они карабкались куда-то по скалам, цепляясь за корни деревьев, за хилую поросль травы, за редкие кусты, да буквально — за воздух! Пару раз из-под подошвы ботинок выскальзывали камни, из рук выскальзывали ветки, Рогозин боялся за свою поврежденную ногу, но все обошлось. Они влезли на эту чертову вершину! Она почему-то была совсем лысой — ни единого деревца, ни куста, ни травинки.
— Куда теперь? — крикнул Рогозин, стоя на карачках, вцепившись всеми четырьмя конечностями в скалу.
Под порывами ветра слова рвались и терялись в чистом воздухе, но Юрик услышал, махнул рукой в направлении от реки и странно скособочившись, побрел вниз.
Еще через четверть часа он остановился перед свалившимся деревом, что-то прорычал неразборчивое и принялся снимать с поврежденной руки тряпки.
— Помоги мне! — зло бросил он Рогозину.
— Что? Что делать? — Виктор не понимал.
— Промедол, кажется, больше не работает, — промычал якут. — Палец болит постоянно, очень болит, голову мутит. Положи на дерево ветку, а на ней мой безымянный палец разогни. Давай, шевелись, дурак!
Виктор хотел обидеться, но якут так скорбно смотрел на свой опухший палец, что Рогозин не решился проявлять характер.
Он сделал все так, как попросил Юрик. Смотреть на вылезшую из-под кожи молочно — белую, острую в изломе, окруженную корочкой подсыхающей крови косточку второй фаланги было тяжело и к горлу постоянно подкатывало что-то круглое и противное. Пересиливая себя в каждом движении, Рогозин справился. Когда кое-как разогнутый палец, под звуки, издаваемые скрипящими зубами якута, устроился на ветке, до Рогозина все еще не дошло — зачем нужно это было делать?
— Дай
Вот теперь до Виктора дошло — зачем нужны были все эти манипуляции.
— Зачем? — туповато спросил он. — Срастется еще!
— Да? — Юрик даже засмеялся. — Ты видишь где-то «скорую помощь»? Или вон за той сосной живет доктор Айболит? Я что-то не знаю о здешних местах? Если ничего не сделать, я могу и без руки остаться — понимаешь? Или сдохнуть здесь.
— Нет, ну…, — Рогозин не знал, что ответить. — Не знаю, — честно признался он.
— А не знаешь, помолчи. Дай мне вон ту ветку, — Юрик показал тесаком. — И достань из рюкзака спирт. Фляга там алюминиевая. И йод.
Когда все запрошенное было извлечено на свет божий, Юрик сказал:
— Дурак я. Надо было рубить, когда промедол работал. В следующий раз так и сделаю. Вот что, паря, если я вдруг отключусь, обработай палец спиртом и йодом. Перевяжи, закрепи, чтобы повязка не спадала, договорились?
Виктор, закусив губу, кивнул.
— Только сначала еще перетяни мне палец вот здесь, — Юрик показал, — ниткой какой-нибудь, чтобы кровь остановить. Тебе же легче обрабатывать будет.
Виктор, превозмогая брезгливость и тошноту, справился и с ниткой.
— Молодец, паря. Ты крепкий. Если все готово, тогда понеслась, — прошипел Юрик, сунул в рот между зубов деревяшку, подхватил тесак, пару раз примерился, замахнулся и…
Рогозин зажмурился, но ничего, кажется, не произошло.
Когда Виктор осмелел настолько, что открыл глаза, он застал перед собой ту же картину: с тесаком в руке перед деревом на коленках стоял Юрик, его сломанный палец все еще покоился на ветке.
— Ть — фу, — якут выплюнул деревяшку. — Не могу. Не могу! Свой палец-то! Тебе придется делать, Витька. Сможешь? Или сдохнем здесь оба.
Рогозин тоскливо посмотрел в небо, виднеющееся сквозь деревья, шмыгнул носом… Подыхать он не собирался, да и вскоре должны были геологи начать возвращаться… но в лагере засели бандиты и как там дальше дело повернется — не мог сказать никто.
— Никогда ребрышки что ли не жарил? — усмехнулся Юрик. — Точно то же самое. Отруби там, где нужно и все.
Рогозин обхватил голову руками, пальцами принялся жестко чесать затылок, вскинулся:
— Сейчас!
Побежал куда-то в сторону, шаря глазами по земле, и скоро вернулся с увесистым булыжником килограмма четыре весом.
— Так проще будет, — объяснил он и сглотнул очередной комок в горле. — Приставь тесак к нужному месту, а я ударю сверху. Понимаешь?
В глазах якута мелькнуло что-то похожее на удивление, он кивнул, подобрал выплюнутую щепку, снова зажал ее между зубами и приставил заточенный край ножа к своему многострадальному пальцу. После этого он закрыл глаза.
Повисла странная напряженная тишина, кажется, оба даже прекратили дышать.
— М — м-м, — замычал Юрик, видимо, требуя действия.