Здесь ради торта
Шрифт:
Может быть, это нормально. Может быть, это то, что нам обоим сейчас нужно.
В ужасе и волнении от чувств, наши рты встречаются и расходятся. Небольшой поцелуй, а затем нечто более глубокое. Наши языки танцуют, затем сталкиваются.
Когда мы останавливаемся, я говорю:
— Мы стали гораздо лучше целоваться друг с другом с момента нашего первого поцелуя.
Он приподнимает меня выше.
— Я помню каждый момент того поцелуя.
— Каждую плохую секунду?
— Даже самый плохой поцелуй становится
Моя улыбка дрогнула.
— Клейн-писатель.
Мышцы на его челюсти напрягаются.
Я смотрю в его зеленые глаза.
— Хочешь, чтобы я перестала так говорить?
ГЛАВА 33
Клейн
— Дело не в том, что я хочу, чтобы ты перестала так говорить, — объясняю я ей, глядя в ее глаза самого красивого оттенка, который я когда-либо видел. — Я хочу, чтобы ты перестала думать, что когда я говорю что-то, что тебе нравится, это следует привязывать к этому.
Ее щеки заливаются краской.
— Я не осознавала, что именно это я и делаю.
— Это защитный механизм.
Она кивает.
— Да.
— И что же нужно защищать от меня?
Четко и уверенно она говорит:
— Мое сердце.
Тот же самый орган, который находится в моей груди, начинает сжиматься. Хотел бы я, чтобы Пейсли почувствовала, что она делает со мной. Хотел бы я, чтобы она знала, как она повлияла на меня, изменила, как мучает меня наблюдение за ее борьбой с семьей, как сильно я хочу встряхнуть их всех и сказать им, что они причиняют боль лучшему человеку, которого я знаю.
— Пейсли, — я располагаю наши лица так, чтобы в поле нашего зрения не было ничего постороннего. Мне нужно, чтобы она не только услышала мои следующие слова, но и впитала их. — Для твоего сердца нет более безопасного места, чем рядом со мной.
Она стонет, издав крошечный искаженный звук.
— Клейн, я не могу перестать думать о тебе, — ее слова звучат мягко и хрупко, как признание, и, возможно, так оно и есть.
Я крепче прижимаю ее к себе.
— Ты занимаешь все мои мысли, и мои сны тоже.
В ответ бедра Пейсли сжимают меня. Она выгибается, вжимаясь в меня грудью.
— Покажи мне, о чем ты думаешь.
Я захватываю ее рот и веду нас назад к кровати, опуская ее, когда мы оказываемся там. Платье задирается на ногах, открывая мне вид на ее татуировку.
Я провожу рукой по ее бедру, поднимая ткань выше. Кончиком пальца я обвожу слово, написанное прописными буквами.
Attraversiamo.
— Что это значит? — я наклоняюсь и провожу губами по забитой чернилами коже.
Пейсли извивается, ногтями впиваясь в мои волосы.
— По-итальянски это означает «давай перейдем». Это способ описать переход или движение. Я набила ее после первого года создания своего бизнеса, когда поехала на две недели в Италию, — ее ногти покидают мои волосы и опускаются на шею. — Я сама оплатила поездку
Я смотрю на нее сверху вниз, не в силах сдержать восхищение в глазах.
— Ты нечто иное, Пейсли. Что-то чертовски особенное.
Мои губы опускаются к ее бедру, к этому слову. Attraversiamo.
Кончик моего языка прослеживает надпись. Я поднимаю взгляд, мой рот все еще прижат к ее коже. Пейсли смотрит на меня, ресницы трепещут.
— Клейн, — говорит она, но после этого больше ничего не следует. Ни просьбы. Ни вопроса. Только мое имя, потому что она может. Потому что хочет.
Я посасываю ее бедро, татуировку, втягиваю кожу в рот и прикусываю. Она задыхается, и ее рука снова находит мои волосы. Мой рот опускается с ее бедра, скользит вниз по склону, к тому месту, где раньше исследовали мои пальцы. Ее бедра, все еще сомкнутые вместе, образуют букву «V».
Приподнявшись, я смотрю в ее закрытые глаза.
— Пейсли, если ты хочешь меня здесь, тебе придется открыться для меня.
Ее глаза открываются. Она смотрит на меня и делает именно это.
Устроившись между ее коленями, я провожу руками по ее бедрам, наблюдая, как они исчезают под подолом ее платья. Я продвигаюсь все выше, пока ткань не доходит до ее тазовых костей.
Я смотрю вниз на нее, открытую для меня.
— Вот это да, — говорю я, оценив светло-розовое кружево.
Пейсли улыбается.
— Это белье, достойное того, чтобы его снять.
Зацепив пальцами пояс, я стягиваю их с ее тела. Они были красивыми, пока были на ней.
А здесь, прямо, блять, мой рай.
— Такая красивая, — восхищаюсь я, и пунцовый румянец заливает щеки Пейсли.
Устроившись поудобнее, я прижимаюсь ртом туда, куда хочу. Где хочет Пейсли. Раньше мы прятались в кладовке, у нас было мало времени. Теперь она лежит на спине на большой мягкой кровати, и я не тороплюсь. Ее ногти царапают мне кожу головы, пока это не становится слишком сильным, и она закрывает рот рукой, чтобы заглушить стоны. Ее бедра подрагивают, и я прижимаю предплечье к ее животу, чтобы удержать ее на месте.
Одно скользящее движение по ней. Потом еще одно. Ленивое поглаживание, перекат. Медленный круг, от которого мышцы ее бедер напрягаются, а затем я впиваюсь в нее ртом, пока ее тело не отрывается от кровати. Мышцы бедер подрагивают, она молчит, в то время как ее бьющееся тело кричит за нее.
— Хотел бы я, чтобы ты увидела, как прекрасно ты выглядишь, — говорю я, садясь. Ее волосы вьются вокруг головы, а щеки самого прекрасного темно-розового цвета.
— Если это что-то похожее на то, как ты выглядел, когда я отвлекла тебя от боли, то уже знаю.