Здесь русский дух...
Шрифт:
Однажды Петр попытался встать, но не смог. Неужели конец?.. — мелькнуло у него в голове. Он ведь не собирался умирать. Не со-би-рал-ся! Он думал, что будет жить долго и еще обретет свое счастье. Мечтал о любимой женщине, с которой он проживет в мире и согласии остаток своих дней, и у них родятся дети. Потом появятся внуки. Вышло все не так. «Почему я? Почему именно я?» — теряя силы, спрашивал он себя. Может, все они сегодня погибнут? Никто — никто! — никогда не узнает об их подвиге, ведь некому будет о нем рассказать и похоронить казаков по всем правилам. Им остается лежать на земле, пока дикие звери не обглодают их косточки. Обидно…
В эту минуту Петру вдруг страшно захотелось увидеть кого-нибудь из близких. Пусть они утешат его в последнюю минуту. Попытался подать голос, но ничего не вышло. «Вот и проститься мне даже не суждено»… — с грустью подумал он.
Молодой человек закрыл глаза и приготовился умирать. Силы продолжали оставлять его, ему уже казалось, что ничто в мире не спасет Петра. «Господи! Услышь молитву мою, внемли молению моему по истине Твоей; услышь меня по правде Твоей…»
В эту минуту он вдруг услышал рядом с собой чей-то взволнованный, но одновременно и требовательный голос.
— Очнись, казак!.. Говорю тебе, очнись!
Он открыл глаза и увидел перед собой женское лицо.
— Люба… Любушка? Ты? — в полузабытье прошептал Петр.
— Да не Любашка я…
Собравшись с силами, незнакомая Петру молодая девица оттащила его большое тело подальше от места брани и стала колдовать над ним. Задрав окровавленную рубаху, смочила из склянки с водкой небольшую тряпочку и приложила ее к ране. Молодой человек поморщился.
— Ты кто ж такая? — неожиданно шевельнулись его губы.
— Дашка я… Калачева, — ответила та.
— Слободская?..
— Ага… — перевязывая казаку рану, отвечает девушка.
— Что-то я тебя не припомню… Хотя… Я сто лет у вас не был, а когда бывал, ты еще под стол пешком ходила. Скажи мне, Дашка, жить-то я хоть буду?
— Будешь, казак, будешь, — продолжая перевязывать рану, нарочито бодрым голосом сказала девушка. — Пуля у тебя, кажется, навылет прошла. Значит, обойдется. Вот уже кровь так не течет. Ты молчи, тебе нельзя сейчас напрягаться. Будешь лежать тихо — скорее на ноги встанешь.
— Твои бы слова Богу в уши, — улыбнулся казак и с благодарностью погладил своей большой ладонью девушку по щеке. Она улыбнулась ему в ответ…
…Ни в этот, ни на следующий день маньчжурам не удалось овладеть крепостью, а пятнадцатого июня, на рассвете сидевший в смотровой башне караульный увидел, как вниз по течению в сторону крепости движутся несколько плотов с людьми.
— Подмога!.. Подмога пришла! — радостно закричал он.
— Давайте сюда, братцы! Резвей же! Резвей! — шумели сбежавшиеся со всех концов крепости люди.
Маньчжуры были настороже. Услышав крики, они забили тревогу, и скоро на берегу появились сотни две вооруженных до зубов воинов. Когда плоты причалили к берегу, к ним тут же выслали переговорщика, молодого маньчжурского офицера, которого сопровождал переводчик.
— Узнайте, кто такие! — приказал им Лантань. — Если это русские, велите им сдаться.
Вскоре командующему доложили, что на помощь осажденным прибыли пятьдесят жителей поселений, расположенных выше по течению Амура, которые и не думали сдаваться.
— Тогда уничтожьте их! — мгновенно распорядился генерал.
Завязался бой. Пашенные дрались отчаянно, но в неравном поединке они стали потихоньку терять людей. Словно загнанные звери, пашенные метались по берегу, отбиваясь от врагов сноповыми вилами и дровяниками. Иногда бросались в воду, где продолжали бороться за свою жизнь.
— Надо бы помочь братьям! Только прикажи, боярин, и я тут же поведу казаков в бой! — предложил воеводе Черниговский. — Не следует глядеть, как их на глазах наших убивают.
Толбузин покачал головой.
— Нет, Никифор, нельзя нам этого делать, — твердо произнес он. — Мы туда, а маньчжуры возьмут и захватят крепость. Тут одни бабы, старики и дети. Чего тогда?
— Да как же… — хотел что-то сказать атаман, но только беспомощно махнул рукой и замолчал. Черниговский стоял на высоком крепостном валу и сквозь раструб бойницы с болью глядел на то, как падали сраженные маньчжурскими мечами мужики, отчаянно пытаясь прорваться к крепости.
— Держитесь, братушки! — кричали им со стены казаки. — Держи-итесь!..
— Давайте поможем! — в конце концов не выдержал воевода. — Заряжай! — скомандовал он стрелкам. Те тут же укрепили свои ружья. — Цельсь! Пли!..
За первым дружным залпом последовал второй, третий, четвертый… Эхо выстрелов стремительно прокатилось по реке, спугнув плававших в заводях уток. Те в панике выскочили на берег и быстро растворились в густых тальниках. Тут еще новое раскатистое эхо.
— Пли!
В ответ с маньчжурских лодок ударили пушки, окатив шрапнелью стены крепости. Тут же появились убитые и раненые.
— Дьяволы! — прячась в укрытие, воскликнул воевода. — Нам и нечем огрызнуться, — произнес он, вспомнив о том, что накануне маньчжурские мортиры уничтожили всю невеликую албазинскую артиллерию вместе с пушкарями.
— Опять мы не сделали ночью вылазку, — сказал бывший с ним рядом Никифор. — Подожгли б факелами их судна, и все дела…
— Будто мы не пытались! — невесело усмехнулся Толбузин. — Не смогли…
— Что правда, то правда, — вздохнул старый казак. — Эх, хоть бы какая лазейка нашлась, чтобы нам выбраться из крепости. Маньчжуры зорко стерегут русских. Вон сколько их костров ночью горело вокруг. Свету было, точно днем. Ничего, что-нибудь придумаем. Лишь бы в людях вера не угасла.