Здесь русский дух...

1601 год… Страшная казнь пала на миллионы людей. Весной небо омрачилось густой тьмой, и дожди беспрестанно лили в течение десяти недель. От этого сельские жители пришли в ужас: ничем не могли заниматься — ни косить, ни жать. 15 августа жестокий мороз вообще повредил как зеленому хлебу, так и всем незрелым плодам. Голод усиливался и наконец достиг крайности, поэтому сейчас нельзя без трепета читать его достоверного описания в преданиях современников. «Свидетельствуюсь истиною и Богом, — пишет один из них, — что я собственными глазами видел в Москве людей, которые, лежа на улицах, подобно скоту, щипали траву и питались ею; у мертвых находили во рту сено». Лошадиное мясо казалось лакомством: ели собак, кошек, падаль, всякую нечистоту. Сами люди сделались хуже зверей: оставляли семейства и жен, лишь бы не делиться с ними последним куском. Не только грабили, убивали за ломоть хлеба, но и пожирали друг друга. Путешественники дико боялись хозяев, и гостиницы стали вертепами убийств — давили, резали сонных для ужасной пищи! Человеческое мясо продавалось в пирогах на рынках! Матери глодали трупы своих младенцев! Злодеев казнили, жгли, кидали в воду, но преступления не уменьшались. Множество населения гибло в неизъяснимых муках голода. Везде шатались полумертвые, которые падали и задыхались на площадях от истощения.

Два года продолжались голод и непогода. Реформы Бориса Годунова с треском рухнули, и вскоре страна впала в знаменитый хаос Смутного времени.

…У многострадальной Руси не было счастливых времен. Вот и новый, семнадцатый век, который мы населили героями романа, явился с великими напастями.

Казалось, страна, вытерпевшая столько при царе Иоанне, должна была отдохнуть, расслабиться. Куда там! Пир, устроенный боярами на радостях после кончины Ивана Васильевича, обернулся несчастьями. Ударили в колокол, а в результате накликали новые беды. Волнения, начавшиеся в народе, оказавшемся без начальника, а значит, неуправляемым, готовы были превратиться в бунт. Только вот никто не мог возглавить это волнение. Приближенным покойного царя было ни до чего — делили власть. Чтобы сократить число охотников до власти, в ночь после смерти царя Ивана служилые люди по чьему-то распоряжению стали хватать всех, кому покойный государь перед своей кончиной оказывал милости, и сажать в тюрьмы, отобрав у них поместья и вотчины в казну и разорив их дома.

После великого, хотя и кровавого правителя на трон сел его слабовольный и тщедушный сын Федор. Вот тогда все-то и закрутилось. Власть, по сути, принадлежала не ему, а кучке князей и бояр, имевших свои виды на трон. В конце концов управление всеми делами в государстве захватил Борис Годунов, потомок татарского мурзы Чета. Последний принял в четырнадцатом веке в Орде крещение от митрополита Петра и поселился на Руси под именем Захарии. Тот построил близ Костромы Ипатьевский монастырь, ставший фамильной святыней его потомков, который они содержали и где их несколько веков хоронили. Фамилия Годунов пошла от внука Захарии Ивана Годуна. Годуновы владели вотчинами, но не играли важной роли в русской истории до тех пор, пока один из правнуков первого Годунова — Борис — не стал шурином царевича Федора Ивановича.

Найдись тогда на Руси крепкая рука — может быть, на ее долю могло выпасть меньше страданий в новом веке. Когда у тела несколько голов — им трудно договориться, а отбоя от желающих править не наблюдалось. Тут обычно в выигрыше тот, кто коварнее, проворнее и хитрее. Таким человеком оказался Годунов, потихоньку расправившийся со своими соперниками. Снова, как при Грозном, Русь залили реки крови.

Короче говоря, в новый век российское государство вступило не обновленным, а погрязшим в сварах, распрях и окруженным со всех сторон врагами. Разумный Годунов все-таки пытался что-то сделать для сохранения русской государственности, но враги державы, объединившись, уже жгли русские города и села. Им нужна была столь богатая черноземами и недрами земля. Каждый из правителей Европы спал и видел себя на русском троне.

Кто-то смотрел уже дальше. В конце шестнадцатого века английская королева Елизавета в своем письме к Годунову пыталась не только выпросить у него привилегий для своих торговых людей, но и просила разрешения при помощи со стороны русских искать Китайскую землю. В ее планах было добраться до Сибири и Дальнего Востока, попытаться взять русские земли в свое правление или хотя бы для начала использовать их в английских целях. Борис отклонил столь жесткие и принципиальные требования, указав на невозможность искать новые земли, но все-таки дал одной из английских компаний право беспошлинной торговли. О чем он тогда думал, никто не знает, только, видно, Годунов уже понимал, насколько тесно будущее русского государства будет связано с новыми землями, названными Сибирью, где, по слухам, лежала нетронутой плодородная земля, и где хватало других чудес. Скорее всего, Борис осознавал, сколько других монарших особ претендует на эти земли. Значит, их надо опередить.

Только Борису не суждено было прикоснуться к сибирским тайнам. Новый век преподнес ему много сюрпризов, но мысль покорить и освоить дальние сибирские земли не сгорела в пламени войн и розней этого века. Пришел час, и, справившись со смутным временем и восстановив Царский Престол, русский народ дал выход своей духовной силе в укреплении соборного духа во всех областях бытия. Подобное проявилось и в собирании отдаленных земель. Загадочная Восточная Сибирь открывалась для героизма первопроходцев, устремившихся, как говорили в старину, на «встречь солнца». Присоединение и освоение новых земель в суровых и необжитых местах — дело только крепких, сильных духом, терпеливых и смекалистых людей. Разве мало таких рождается на святой Руси?

…Весь май в тот год природа гуляла ветрами, принося с морей мокроту, пока в начале июня не показалось злое амурское солнце и не обожгло люто землю. Оно выпило влагу с полей, остановило бег ручьев и небольших речушек, повергло ниц поспевавшие тяжелые травы и нивы. Воздух стал сухим, раскаленным и недобрым. В таком нещадном пекле страдали не только люди, но и все живое. Лишь дети, в отличие от взрослых, не замечали адского климата. Загоревшие до угольной черноты, с шелушащимися носами и потрескавшимися белесыми губами, они весь день не вылезали из воды. Звонкое многоголосье слышалось вокруг. Так продолжалось до самого вечера, пока на берегу не появлялись родители и не прогоняли своих заигравшихся чад с реки.

— Васька, марш домой! Не канючь! Обедать не обедал — и от ужина теперь решил отказаться? — заводила какая-нибудь баба.

— Ты, Емелька, чего ждешь? Порки? — А это уже албазинский [1] казак пытается выудить из реки своего мальца. — Смотри, если не слушаешь отца-мать, послушаешься телячьей шкуры.

Тут же со стороны крепостных стен звучало призывное:

— Манька-а-а! Слышишь меня? Ночь на дворе. Гляди, утащит тебя чужеземец — будешь знать…

Чужеземцев-басурман, а так в крепости называли маньчжуров, [2] дети боялись больше всего на свете. Бывало, увидят на другом берегу спускающихся к реке конников в воинских доспехах, и тут же с криками бросятся врассыпную. Вслед им — хохот, вслед — громкая и непонятная речь. Река не слишком широкая — хорошо все слышно. Страшно! Вдруг враги пришли их, детишек, воровать, а потом продавать в рабство? Так по крайней мере объясняли детворе взрослые каждое появление маньчжуров, пытаясь приучить малышей к бдительности. Дескать, чужие жалости к православным не испытывают. Крещеные бы русских жалели.

Поэтому здешние святые отцы пытались распространить православную веру по всему Амуру. Одна вера приведет к миру, — говорили они. Крестили всех подряд, вообще не разбирая, кто какого рода-племени.

Вот и на Ивана Купалу назначили крестины. На Рождество Иоанна Предтечи никто не работает. Не рубят капусты и не берут в руки косаря, топора, заступа. Лучшего времени не найдешь.

Желающих набралось много, и их даже не смогла вместить ни одна церковь. Поэтому и решили поступить так, как поступил в свое время Иоанн с Иисусом, — крестить всех в реке.