Здесь шумят чужие города, или Великий эксперимент негативной селекции
Шрифт:
И т. д. и т. п.
Но что нам суждения женщин, пусть даже таких умных и некрасивых, как Наденька Мандельштам: они были лишь Олины неудачные соперницы (даже сама Ахматова). Ведь там, где речь заходит о женской завлекательности (о сексапиле), высказываться должны мужчины. Влюбленные мужчины. Они высказались — имя им легион. Прежде всего мужчины-поэты, влюбленные в Олю. Скажем, Федор Сологуб, восклицавший: «Какая прелесть Ольга Афанасьевна!» и ревниво предупреждавший Оленьку, по уши влюбленную тогда в Судейкина:
Под луною по ночам Не внимай его речам И не верь его очам, Не давай лобзаньямВлюбленных стихов Сологуба, «на случай» и без случая, — множество…
Оля, Оля, Оля, Оленька, Не читай неприличных книг. А лучше ходи совсем голенькая И целуйся каждый миг.Тогдашний король поэтов Игорь Северянин посвятил Ольге стихи о своих «предвесенних трепетах»:
Я снова чувствую томленье И нежность, нежность без конца… Твои уста, твои колени И вздох мимозного лица — Лица, которого бесчертны Неуловимые черты: Снегурка с темным сердцем серны, Газель оснеженная — ты. Смотреть в глаза твои русалочьи И в них забвенно утопать… и т. д.Отметим попутно, что все эти привычные «предвесенние трепеты» и впечатления «короля поэтов» Северянина относятся к 1913 году.
Любовные переживания, связанные с обольстительной Ольгой, отражены и в стихах Всеволода Рождественского (они появились в берлинской «Жар-Птице» рядом с упомянутым уже очерком Толстого о Сергее Судейкине):
…На плече слепительном и тонком Синяя сквозная стрекоза. Вот таким, в зеленом детстве мира (Разве мы напрасно видим сны?) Это тело — голубая лира — Билось, пело в злых руках Орфея На лугах бессмертного шалфея В горький час стигийской тишины.Вечная его соперница, обольстительная Оленька, в стихах Михаила Кузмина появляется многократно. Напомню лишь строки из последней его книги стихов «Форель разбивает лед»:
Красавица, как полотно Брюллова, Такие женщины живут в романах, Встречаются они и на экране… За них свершают кражи, преступленья, Подкарауливают их кареты И отравляются на чердаках…Голым Олиным телом и ее именем бредит безнадежно влюбленный Велемир Хлебников:
Бывало я, угрюмый и злорадный, Плескал, подкравшись, в корнях ольхи, На книгу тела имя Ольги Речной волны плескал глаголы я. Она смеялась, неповадны Ей лица сумрачной тоски, И мыла в волнах тело голое…И конечно, герой любовной трагедии, кавалергард Всеволод Князев:
Вот наступил вечер… Я стою один на балконе… ДумаюПолагают, что и знаменитые блоковские «ресторанные» стихи, они тоже о ней, об Оленьке Глебовой:
Я послал тебе черную розу в бокале Золотого, как небо, аи. …Но была ты со мной всем презрением юным, Чуть заметным дрожаньем руки.Тридцать лет спустя Оленька стала героиней (как верно отметила Надежда Мандельштам) знаменитой ахматовской «Поэмы без героя»:
Ты в Россию пришла ниоткуда, О мое белокурое чудо, Коломбина десятых годов; Что глядишь ты так смутно и зорко, Петербургская кукла, актерка, Ты один из моих двойников… …о подруга поэтов…Там еще много-много об Ольге, а вообще, можно было бы составить целую антологию русских стихов, посвященных «петербургской кукле», маленькой актрисе и художнице Ольге Глебовой-Судейкиной, но мы еще вернемся к ее беспримерной славе, пока же на очереди ее брак, ее молодой муж, их медовый месяц.
Оплывают венчальные свечи, Под фатой поцелуйные плечи, Храм гремит: «Голубица гряди!», Горы пармских фиалок в апреле…Молодые супруги были счастливы и неразлучны, что передают слова влюбленной Ольги: «Мне казалось, что я могла бы десять лет кряду просидеть в одном кресле с Сергеем».
Ну, а художник, влюбленный в Ольгу и в театр, получил в полное владение «куклу-актерку» и забавлялся без устали. Он проектировал одежду для куколки-жены, одевал, полураздевал и раздевал ее по своему вкусу, воспитывал ее, стараясь перевести ее василеостровское и училищное манерничанье хотя бы в «маньеризм», да и ее сексуальные пристрастия в более широкое русло тогдашней богемной вседозволенности. Она часто появлялась теперь в скроенных мужем простеньких и оригинальных платьицах, наскоро сколотых им же английскими булавками, и возбуждала интерес и зависть профессиональных портних. Она оказалась идеальной манекенщицей. Судейкин писал ее портреты. Он ввел ее в круг самой изысканной и утонченной богемы. Лишившись театра Комиссаржевской, она играла (и танцевала, и пела) на очень престижных и элитных (хоть и тесноватых) площадках (скажем, на «Башне» у Вячеслава Иванова), она декламировала стихи, делала кукол, а позднее изготовляла скульптурные фигурки (на темы своих ролей) для фарфорового завода, что-то переводила: она была всесторонне одарена.
Это были годы, когда самому Сергею Судейкину удавалось осуществлять многие свои заветные идеи и планы. Весной 1907 года открылась выставка друзей-единомышленников Судейкина «Голубая роза» (он вложил труд в ее организацию). Историки искусства считают, что выставка эта внесла серьезный вклад в развитие русской живописи. Хотя новое объединение недолго существовало, названием этим и впредь называли вполне определенное направление в искусстве. В нем чувствовались заметное влияние недавно скончавшегося В. Борисова-Мусатова, сильное влияние М. Врубеля, явные отзвуки французских открытий. Вот как писал об этом художественный критик Максим Ненарокомов: