Здесь водятся драконы
Шрифт:
Кожаная маска водой прилегала к лицу недостаточно плотно – вода просачивалась тонкой струйкой. Это было не страшно – ноздри был заткнуты парой гуттаперчевых заглушек, во рту помещался гуттаперчевый же загубник. От него шла изогнутая, изготовленная из бамбука и кожи трубка – через неё «морские пластуны» могли дышать, когда подвсплывали к поверхности, не показываясь над водой.
Сам процесс плавания облегчали приспособления из арсенала «морских пластунов», так называемые «водолапти» – кожаные башмаки, снабжённые перепонками из железных прутьев и тонкой кожи, отчего ноги походили на лягушачьи лапки. Изобретение было опробовано во время Дунайской кампании 1877-го года; в дополнение к «водолаптям» имелись и перчатки с такими же перепонками. Но сейчас приходилось обходиться без них – для работы пловцам необходимы свободные кисти рук.
Осадчий учил Матвея пользоваться всеми этими премудростями – учил строго, не за страх и за совесть, поскольку устанавливать механические взрыватели буксируемых мин и приводить их в действие предстояло именно ему. Но вчерашний гимназист был только рад – наука «морского пластуна» показалась ему захватывающей, не похожей на всё что, как он полагал до сих пор, входило в обычную военную подготовку. Но ведь и подразделение, возглавляемое бравым унтером, нельзя назвать обычным – Казанков как-то обмолвился, что другого такого нет ни в одном флоте…
Вчерашние испытания «холостого» образца прошли успешно. Вместо полтора пудов пироксилина, в корпус мины заложили всего четверть фунта взрывчатки и вдобавок к ней – две бутыли с карминовой краской, купленные в москательной лавке. Мощности слабенького заряда как раз и хватило на то, чтобы корпус лопнул, и краска из разлетевшихся в стеклянную пыль бутылей образовала у борта «условно подорванной» шхуны огромное красное пятно. Мичман Новосельцев, наблюдавший за испытаниями со шлюпки, остался доволен, и назначил испытания полноценного боевого образца на следующий день.
К цели подходили с расстояния в три кабельтовых, и, как убедился Матвей, самым трудным оказалось выдержать в непроницаемо-тёмной воде правильное расстояние. Для этого они испробовали разные способы, включая, например, такой: к поясу Осадчего был привязан кончик шнура, который разматывал сидящий в лодке матрос. Задумка была такова – если не удастся сразу выйти точно на цель, они дождутся, когда шнур натянется (длина его была отмеряна в три с половиной кабельтова, немного больше расстояния, которое предстояло преодолеть под водой), следовало подвсплыть, оглядеться и, обнаружив шхуну, смутно вырисовывающуюся на фоне ночного неба, скорректировать курс. Но в итоге от ухищрений решено было отказаться – пловцы через небольшие промежутки выставляли из воды головы – ровно настолько, чтобы видеть происходящее – и уточняли направление.
Сегодня они сумели подойти к шхуне, потратив на это полчаса – плыть пришлось медленно, без малейшего всплеска. Осенняя водичка в бухте Золотой Рог не слишком-то тёплая, и Матвей успел изрядно окоченеть, прежде чем ткнулся головой в осклизлый, обросший водорослями и бугристыми ракушками борт.
Дальше всё прошло, как по маслу. Осадчий куском тонкого троса прикрутил мину к перу руля и уступил место напарнику. Матвей, обмирая от ответственности, нащупал рычажок установки взрывателя, медленно досчитал до десяти и вырвал чеку. Хлопнул по плечу Осадчего и они, загребая воду водолаптями, поплыли прочь от обречённой посудины. Тело Матвея покрылось липким потом – полтора пуда пироколлодия не шутка, и если не отплыть достаточно далеко, то всплывёшь, как глушёная рыба, кверху брюхом.
К счастью, всё обошлось благополучно. Механизм был выставлен на максимальную задержку в тридцать минут, направление на поджидающую «диверсантов» шлюпку указывал яркий фонарь. Они успели не только взобраться на борт, но и стянуть осточертевшие маски, когда пенный столб взрыва приподнял несчастную шхуну из воды и расколол пополам. А спустя малое время на берегу, верстах в двух от места испытания, замелькали огоньки фонарей, послышались крики, звон сигнальных колоколов.
– Просил же я Сергея Ильича предупредить полицию, что мы будем опытовые взрывы производить – чтобы зазря не поднимали паники… – с досадой прошептал мичман. – Так нет же, устроили тревогу по полной программе, ещё и палить начнут!
И точно – один за другим ударили выстрелы – стреляли, кажется, в воздух. Мичман выругался.
– Ты, братец, правь к берегу подальше от этого вселенского хая, – сказал он, обращаясь к старшине, сидящему у румпеля, – А то как бы сдуру в нас не пальнули! По берегам лодочные сараи да сети развешаны, а их по ночам стерегут от воров. У сторожей всегда или берданка или ружьишко там с дробью имеется…
Серёже ещё не приходилось терять корабли. Видеть – да, случалось, и не раз, и даже содействовать их гибели, особенно если речь шла о неприятельских судах. Но вот самому – нет, Бог миловал пока от этой участи – не довелось ему, подобно морякам Королевского Флота, провожать судно, по палубам которого сам недавно ходил, цинично-горьким «У короля много». Впрочем, оно как бы и не принято в Российском Императорском флоте, здесь в обычае другое – «Погибаю, но не сдаюсь».
Его самое первое судно, монитор «Стрелец», избитый английскими снарядами во время прорыва к Свеаборгу, когда отряд броненосных судов береговой обороны под началом вице-адмирала Брюммера вступил в бой со всей Эскадрой Специальной Службы, уцелело, было капитально отремонтировано и теперь продолжало службу на Балтике. Второй свой корабль, вспомогательный крейсер «Москва», он привёл в родной порт после дальнего океанского похода, закончившегося стычкой с британскими крейсерами у берегов Занзибара. И даже в ходе авантюрной южноамериканской кампании он сумел избежать потерь. И вот теперь капитан второго ранга Казанков готовил к выходу в море «Манджур», зная, что тому уже не суждено вернуться в родную гавань. Год назад транспорт был по изношенности исключен из списков флота, отчислен к Владивостокскому порту, где и находился на хранении. Скорее всего, «старичка» попросту затопили бы в одном из проливов Босфор Восточный – портовое начальство принимало меры предосторожности в связи с обострившейся международной обстановкой – и перспектива закончить карьеру в море, при выполнении ответственного задания казалась Казанкову куда более подходящим для заслуженного ветерана.
Ещё на борту «Смоленска» он подробно изложил предстоящее своему «штабу», состоящему из Матвея, унтера Осадчего и мичмана-минёра Новосельцева. Казанкову и раньше случалось предпринимать «диверсии» – взять хотя бы высадку в Капской колонии для уничтожения маяка, указывавшего путь британским судам, идущим вокруг мыса Доброй Надежды. Но там десантные команды высаживались с парохода – и возвращались на него по завершении миссии; на этот же раз рейс старичка «Манджура» был запланирован в один конец. Транспорт, подвергшийся некоторой переделке с целью затруднить его опознание (фальшивые реи на бизань-мачте, вторая бутафорская труба), следовало посадить на камни на побережье Тонкинского залива, близ устья реки Хонгха или Красная, которую китайцы называли на свой манер, Юаньцзян. После этого груз – оружие, боеприпасы и воинское снаряжение, включая богатый арсенал «морских пластунов» – снять с судна следовало, пользуясь помощью повстанцев-аннамитов – они должны будут ожидать русское судно на берегу. Дальше команда «Манджура» отправится вглубь страны и будет оказывать помощь аннамитам в их борьбе с французскими колонизаторами. Операция была, разумеется, насквозь секретной, и Казанков, как и остальные члены его «штаба», рассматривали её как своего рода плату по счетам за кровь, пролитую у Сагалло. Впрочем, сам Казанков нисколько не сомневался, что у Остелецкого (в депеше которого и был изложен этот коварный план), как и у его петербургского руководства, имелись свои резоны, имеющие мало общего с банальной местью. Что ж, тем лучше – его дело выполнить приказ, а последствия пускай расхлёбывают политики, дипломаты… и шпионы.
Франция,
Шербур
Капитан-лейтенант Пьер-Жан Ледьюк, прибыв во Францию, с огорчением узнал, что вожделенного отдыха на этот раз не будет. Уже в Марселе, где отшвартовался доставивший его из Обока пароход, капитан-лейтенанта ждало предписание: немедленно, не теряя ни дня, прибыть в Шербур, где принять под командование новенькую, только что принятую в состав флота броненосную канонерскую лодку «Ахерон». Судно было построено в Шербурском Арсенале на основе спешно переработанного проекта канонерок типа «Гренаде», чтобы хоть как-то закрыть зияющие дыры, образовавшиеся в рядах флота после потерь, понесённых у берегов Французской Гвианы. «Ахерон» вошёл в строй одновременно с другой канонеркой, «Стикс». Ледьюку предписывалось возглавить отряд из двух этих боевых единиц и отправиться с ним обратно, к берегам Индокитая, на соединение с эскадрой адмирала Курбэ.