Здесь живу только я
Шрифт:
— Нет, — Петр продолжил держать левой рукой винтовку, упирая её в плечо, а правую сунул в карман шинели и нащупал там патрон.
— Если вы не прекратите это безобразие, я вызову милицию и скорую.
— Нет, — Петр достал патрон и медленно зарядил винтовку, передернув затвор.
— Вы псих. Вы чертов псих, — Грановский занервничал, — Вы не убьете меня холостым патроном. Уберите эту штуку и убирайтесь сами!
— Нет, — повторил Петр и выстрелил.
Раздался оглушающий грохот. Смородин почувствовал, как по барабанным перепонкам прошла
Грановский открыл рот, резко отшатнулся к стене, возле которой стоял, и упал на пол, неуклюже размахивая руками.
Смородин поставил винтовку к столу, снял шинель и повесил её на спинку стула, медленно сел на него, зевнул, придвинул поближе к себе винтовку и снова повесил её на плечо — так надежнее. Затем он почувствовал сладкую усталость, прикрыл глаза и улыбнулся — впервые за долгое время он улыбнулся, и весь мир исчезал, как исчезает эхо после выстрела, как рассеивается дым, как растворяется запах пороха в холодном ноябрьском воздухе.
Нарастающий вой воздушной сирены разорвал воздух над городом.
Смородин разлепил глаза и поднял голову со стола, тут же наткнувшись щекой на что-то холодное: это была винтовка, которая висела на его плече.
Сирена не смолкала. Петр поднялся со стула, широко зевнул, по привычке прикрыв рот рукой, затем потянулся всем телом. Он увидел, что заснул прямо в форме, не снимая фуражки. Шинель висела на спинке стула.
Было холодно. Когда сирена на секунду умолкала, Смородин слышал, как за окном завывает ветер. Он огляделся вокруг: все в комнате было таким же, как и раньше. Грановского нигде не было.
Значит, это был сон, улыбнулся он себе. Впрочем, какая разница.
Он посмотрел в окно и увидел, как по темнеющему небу хаотично ползут лучи прожекторов противовоздушной обороны.
Огромный серебристый аэростат заграждения висел над домами, неуклюже покачиваясь.
Он опустил голову и увидел, что прямо перед ним на подоконнике лежит тонкая книга в твердом темно-красном переплете.
Крупным черным шрифтом на обложке было написано:
ЮЛИАН ФЕЙХ
ЛЕНИНГРАДСКИЕ СКАЗКИ
Лениздат
1943
Он взял книгу в руки, открыл на первой попавшейся странице и начал читать.
Давным-давно, когда еще не было в Ленинграде Блокады, а жители еще не придумали себе время, чтобы измерять количество прожитых суток, жил в городе красный трамвай.
Каждый день он катал ленинградцев по солнечным улицам, сверкая чисто вымытыми стеклами, а по вечерам возвращался к трамвайному кольцу и засыпал до утра.
Поскольку времени тогда еще не было, неизвестно, сколько продолжалась эта жизнь - может быть, месяц, может быть, несколько лет, а может быть, всего лишь пару дней. Трамвай не беспокоился об этом и просто делал свое дело - катал людей по Ленинграду. Жители любили его, всегда приветствовали добрым словом, дарили цветы и шоколадки.
Это продолжалось бы бесконечно (ведь когда не существует времени, все вечно, ничто не умирает и ничто не уходит), если бы однажды в Ленинграде не послышался неумолимо-размеренный звук часовых стрелок. Случилось это осенним утром, уже прохладным и темным. Сначала казалось, что этот звук - просто капли дождя на стекле.
Никто не знал, откуда в городе появились эти странные предметы. Но вскоре после появления первых часов стали появляться люди, узнавшие время. Этих людей можно было отличить по кожаным браслетам на руках. Скорее всего, из чувства своей глубокой обиды (а кому понравится узнать время?) они стали делиться этим знанием с другими. И узнавших время становилось все больше и больше.
Жители города стали понимать, что пресловутое время, оказывается - очень и очень дорогая вещь, и тратить его попусту недопустимо. Поэтому те, кто дорожил им особенно сильно, построили в Ленинграде метро. Метро оказалось настоящим подарком для людей с кожаными браслетами, количество которых росло с каждым днем. Оно было намного быстрее трамвая, а тот факт, что из окон вагонов не видно солнечных улиц и проспектов, уже не волновал узнавших время.
И настали дни.
Просто настали дни.
Все реже и реже ленинградцы катались на трамвае. К тому моменту, когда наступила зима, только редкие единицы могли позволить себе отдохнуть от времени, сесть в потертое кожаное сиденье и долго смотреть в обледеневшее окно на заснеженный город, проходящий мимо под стук вагонных колес. Но в основном трамвай был теперь пуст. А когда он был пуст, он шел со скоростью снега. Незаметно сливался с ним, и тогда его никто не замечал. Тот, кто живет быстро, не успевает увидеть медленного.
К такому положению дел трамвай не мог привыкнуть. Ему хотелось вернуть то, что было вечным, но с появлением часов перестало им быть. Сам же он не мог понять время, хоть иногда и желал этого больше всего на свете - просто для того, чтобы за пеленой нового восприятия жизни не видеть своего одиночества. Не мог понять по той очевидной причине, что он был не человеком, а трамваем. И однажды он впервые в жизни сошел с рельс и отправился в далекий и опасный путь к Владимиру Ильичу Ленину, чтобы спросить у него совета.