Здравствуй, груздь!
Шрифт:
– Красиво, потому что я выбрала красивую плитку.
– Короче, чтобы больше к этому не возвращаться, мне не нравится такая манера общения с людьми. Не нравится – это еще очень мягко сказано.
– Может, и я тебе не нравлюсь?
– В таком качестве – нет, – жестко бросил он.
– Я тут стараюсь, все силы кладу на этот ремонт, а ты…
– Я тебя не просил заниматься ремонтом.
Она хотела что-то возразить, но смолчала. Только надула губки и была при этом столь очаровательна, что он смягчился:
– Ладно, поехали!
– Но ты
– Знаешь, я во всем этом целый дурак – и полработы мне показывать не стоит.
– Федечка, ты на меня не злись!
– Заметано!
– Ангелина Викторовна? – спросил смутно знакомый голос.
– Да, я.
– Майор Стрешнев беспокоит!
– Который?
– Настоящий!
– И то хлеб!
– Ангелина Викторовна, я вот поглядел на фоторобот, который составили по вашим описаниям…
– И что?
– Я этого самозванца знаю. Он неопасный. Живите спокойно.
– Но что же это все-таки значит?
– Да чепуха, глупость одна. Короче, вам ничего не угрожает. Живите себе спокойно.
– Может, вы все-таки объясните?
– Не могу!
– Тайна следствия?
– Ну, в общем… да! Просто хотел сказать, чтобы вы не беспокоились.
– Спасибо, очень мило с вашей стороны. А то я действительно беспокоилась.
– Всего наилучшего, госпожа Миленич!
Можно не беспокоиться? И прекрасно. Беспокойств и так хватает. Вот сегодня, например, с утра нужно тащиться на скучнейшее мероприятие, какой-то то ли съезд, то ли форум книжного союза. Совершенно бессмысленная трата времени, пустая говорильня, можно умереть с тоски, но не пойти нельзя. Положение обязывает. И одеться надо понаряднее. Светло-серый костюм, купленный в прошлом году в Лондоне, под него темно-вишневая блузка, вишневые сапожки на высоких каблуках и такая же сумочка. Скромно, достойно и вполне соответствует имиджу небогатого, но уважаемого издательства.
Заседание должно было состояться в Большом зале Центрального дома литераторов.
За столиками в фойе приветливые юноши и девушки сверялись со списками и вручали каждому гостю целый мешок с материалами съезда и сувенирами. Проглядев на ходу бумаги, Ангелина хотела было выбросить их в урну за полной и абсолютной ненадобностью, но постеснялась. Себе она решила оставить только блокнотик и ручку, да и то для Наткиного сына, который собирал блокноты и ручки со значками российских фирм. Она поднялась по лестнице, где вместо фотографий лауреатов Ленинской премии теперь висели портреты нобелиантов – от Бунина до Бродского. Наверное, те, кто устраивал гонения на Пастернака и Бродского, сейчас негодуют или переворачиваются в гробу, что вернее. Только Шолохов остался тут с прежних времен.
В верхнем фойе было душно. А до начала оставалось еще минут десять, и она решила спуститься и покурить на улице, как вдруг увидела Головина, который с несколько отрешенным видом поднимался ей навстречу. Заметив ее, он просиял:
– Геля! Как я рад вас
– Господи, что вы-то тут делаете?
– А черт его знает! Меня попросили в издательстве поприсутствовать. Я очень надеялся, что увижу вас, и вот не напрасно! А что тут вообще будет?
– Говорильня.
– Так я и думал! Вы потрясающе выглядите!
Черт знает что! Сердце у него готово выскочить из груди. Какая женщина! И не только лодыжки… Вся она воплощение изящества и элегантности. Из тех женщин, про которых говорят «стильная штучка»!
– Хотите кофе? Или чего-то покрепче? – кивнул он в сторону небольшого бара.
– Нет, спасибо.
– Тогда, может быть, соку?
– Федор Васильевич, живите спокойно, я ничего не хочу. А если захочу, возьму сама.
– Ну зачем вы так? – огорчился он.
– Пойду вниз покурю.
– Я с вами.
– Федор Васильевич, – она с удовольствием затянулась, – зачем вы сорвали Маку с работы? Мне жаль, из нее со временем мог бы выйти ценный работник, она способная девочка, пока, конечно, опыта мало…
– Честно?
– Хотелось бы.
– Она говорит, что вы к ней придираетесь.
– Я? Придираюсь? Если ей так кажется, что ж…
– Вы, вероятно, строгий руководитель?
– Да. Иначе нельзя. Но я справедливый руководитель. Когда Мака из-за ремонта не сдала в срок корректуру, я сказала, что это недопустимо, только и всего.
– Гелька, привет! – хлопнул ее по плечу коммерческий директор одного крупного издательства. – Как делишки? Говорят, ты замуж выходишь?
– Витя, ты что-нибудь посвежее и посмешнее можешь придумать? С души воротит.
– Дурочка, ты не понимаешь, я все жду, когда ты, наконец ответишь: «Да, Витек, выхожу! Приходи на свадьбу!» – Он громко расхохотался и пошел дальше.
– Вот придурок! – фыркнула Ангелина.
– А в самом деле, почему вы одна, Геля? – взволнованно спросил Федор.
– Мне никто не нужен! – ответила она, а в глазах промелькнуло что-то, что он для себя определил как страдание.
– Но так не бывает! Кто-то нужен всегда. Я вот тоже жил в уверенности, что мне никто не нужен, а потом встретил вас…
– Нет, Федор Васильевич, потом вы встретили Маку! – Она швырнула сигарету в урну и тут же обругала себя за излишнюю резкость. Он может неправильно ее истолковать.
– Я так ошибся, я так наказан! – пропел он с шутливым видом.
Она только рукой махнула и пошла к лестнице. Он за ней. Двери Большого зала были открыты.
– Вы позволите сесть с вами?
– Садитесь, – пожала она плечами.
– Только давайте на всякий случай сядем с краю. Вдруг захочется удрать!
Удрать захотелось уже через пять минут, но они стойко выдержали еще четверть часа.
– Все, пошли отсюда! – простонал он.
– Пошли, – согласилась придавленная скукой Ангелина.
Выбравшись из зала, Федор засмеялся:
– Я думал, такие заседания остались в далеком прошлом, ан нет… Напоминает партсобрания.
– Вы бывали на партсобраниях?