Здравствуй, Ходжа Насреддин!
Шрифт:
Джафар. Ты слышишь, оборванец, что тебе говорит этот достойный человек?
Насреддин. У тебя есть деньги?
Водонос молча выгребает из кармана медяки, отдает Насреддину. Джафар протягивает за ними руку.
Подожди, любезнейший! Давай-ка сначала сюда свое ухо. (Звенит над его ухом зажатыми в кулаке деньгами.) Слышишь?
Джафар. Слышу.
Насреддин (возвращая деньги водоносу).
Джафар. Как? Но я не получил платы!
Насреддин. Он заплатил тебе полностью. Он нюхал, как пахнет твой шашлык, а ты слышал, как звенят его деньги.
Джафар (угрожающе). Я вижу по твоей одежде, что ты чужеземец, и я… (Его обрывает рев далекой трубы.)
Али. Начинается суд эмира.
Джафар. И я бы тебе объяснил, как следует вести себя в Бухаре, если бы мне не надо было спешить! Горшечник, пойдем!
Джафар и Нияз уходят.
Насреддин (напевает).
Певцы поют для меняИ в бубны бьют для меня,Горит душа у меня,Потому что я человек!(Смотрит на Гюльджан, неподвижно сидящую у водоема. И вдруг закричал, показывая в глубину водоема.) Ради Аллаха, что там такое?
Гюльджан (приоткрыв покрывало, испуганно смотрит в водоем). Что? Что ты увидел там?
Насреддин. Я вижу птицу, прекраснее которой нет в мире!
Гюльджан. Какая птица? Это лягушка!
Насреддин. Если бы все лягушки имели такие глаза и такие брови, я и сам был бы не прочь стать лягушкой… Я вижу отражение красавицы!
Гюльджан (стремительно опустив покрывало). Как тебе не стыдно смеяться над моим горем!
Насреддин. Я никогда не смеялся над чужим горем! Над своим приходилось, а над чужим никогда! Клянусь, что ростовщик не будет ласкать твоих кос! Это такая же истина, как то, что меня зовут… гм… гм… Как меня зовут? И много вы ему должны?
Гюльджан. Четыреста таньга. А у нас во всем доме осталось всего два… (Показывает две монеты.)
Насреддин. Два таньга! Да это же целое состояние! Вот что, красавица, если Джафар стал ростовщиком, то почему бы тебе не стать ростовщицей и не нажить за полчаса четыреста таньга? Дай мне в долг эти два таньга, и через полчаса я верну их и еще триста девяносто восемь таньга процентов!
Гюльджан молчит.
Молчишь? Проценты малы? Тогда возьми еще в счет процентов
Гюльджан (гневно). Как тебе не стыдно, прохожий, смеяться над моим горем! Неужели все люди злы и безжалостны?
Насреддин. Я смеюсь? Милостивый Аллах, я хочу тебе помочь.
Гюльджан. Уйди, злой и жестокосердный человек! Уйди, прошу тебя!
Насреддин. Никуда я не уйду, пока ты не одолжишь мне два таньга.
Гюльджан. Теперь я вижу, что ты просто хочешь выманить у меня деньги! На, возьми последние, только уйди! (Швыряет монеты на землю.)
Насреддин (подбирает их). Значит, помни, через полчаса я возвращаю тебе эти два таньга, еще триста девяносто восемь таньга процентов. И еще сердце, как уговаривались. (Уводит ишака в чайхану. Сажает его на помост, опускает в каждое ухо ишака по монете.)
Входят ремесленники; увидев ишака на помосте, отшатываются.
Али. Чужеземец! Куда ты посадил своего ишака?
Насреддин. Куда надо. Дай-ка мне еще чайник китайского чаю.
Али. Но ты не расплатился пока за первый чайник. И за сноп клевера, который я дал твоему ишаку.
Насреддин (с невозмутимым видом кладет перед мордой ишака раскрытую книгу). Чайханщик, я заказал чаю, ты слышал?
Али. С тебя следует четверть таньга.
Насреддин. Получи свои четверть таньга. (Ишаку.) Пфак, расплатись. (К Али.) Получи у него.
Али. У кого?
Насреддин. У моего ишака.
Али. Забирай своего ишака, мошенник, и убирайся вон из моей чайханы! Убирайся вон, слышишь ты, жулик!
Насреддин. Подожди кричать! Получи свои деньги, говорю я! Пфак, у тебя выросли деньги в ушах? (К Али.) У него в ушах каждый день вырастают два таньга. Возьми из левого уха.
Али. Деньги вырастают в ушах?
Насреддин. Да. Возьми и положи ему сдачу.
Переглянувшись с ремесленниками, Али лезет пальцами в ухо ишака, достает монету. Ремесленники замирают, потрясенные.
Юсуп (к Али, шепотом). Значит, правда…
Ишак стукнул копытом.
Насреддин. Уже, Пфак? (Перевертывает страницу книги.) Ты делаешь успехи.
Али. О чужеземец, зачем ты положил перед ним книгу?
Насреддин. Я учу его грамоте.