Здравствуй, мишка!
Шрифт:
Так и шагал я по лесной дороге через болото, воюя с комарами и с потяжелевшим от трудной дороги рюкзаком, до тех пор, пока не заметил впереди себя дымок.
Дымок поднимался над самой дорогой и лениво, сонно тянулся все дальше вверх, теряясь, тая там вверху в свете жаркого летнего дня. У небольшого дымного костра на корточках сидел мальчишка и длинной ивовой палочкой что-то помешивал в старом, черном от густой копоти чайнике, висевшем над медленным огнем. Мальчишка варил крепкий, почти черный чай, от которого, как от спелой черемухи, долго вязало рот.
К костру из болота почти
Двое мужчин и мальчишка-подросток заготавливали на болоте ивовую кору. Содранная со стволов кора связывалась в пучки — тукачи. Тукачи выносились из леса и на обочине дороги ждали попутной машины. Это был тяжелый труд — заготавливать кору, «драть корье». А потому больше двух-трех дней лесные старатели здесь на болоте не оставались. Комары донимали и этих терпеливых людей.
У костра мы разговорились. Густой дым отгонял насекомых, и хотя дымом было не очень приятно дышать, никто из нас отодвигаться от костра не желал. Увидев у меня ружье, заготовители принялись рассказывать о лосях, которых вокруг, по их словам, было очень много.
Лоси пока меня не интересовали, а о медведе никто не упоминал, и самое ценное, что вынес я из нашей беседы, это то, что по дороге нет-нет да и ходят машины, возят гравий на тридцатый километр, куда новая дорога уже добралась.
Не успел я отпить из кружки и трех глотков крепкого, вяжущего чая, как из-за поворота вырвался и, резко затормозив, замер около нас тяжело груженый самосвал.
Этот самосвал и увез меня от комариных полчищ и доставил туда, где оканчивалась дорога.
В конце дороги на берегу небольшой речки стоял вагончик дорожного сторожа. Речушка именовалась Осиновкой, а дорожного сторожа звали Андреем.
Андрей оказался рыбаком и охотником, хотя ни путной снасти, ни путного оружия у него не было. Две блесны, хлыстоватое березовое удилище с куском капроновой лески и ружье без патронов — вот и весь его арсенал.
Ловить рыбу Андрей ходил без ружья, брал только удилище и коробку с червями. На червя рыба ловилась только вечером, а днем хариус, что водился в реке, предпочитал оводов. Как и заготовители коры, Андрей прежде всего напоил меня крепким чаем, без которого, по его мнению, в такую парную жару никак нельзя, и тут же повел вверх по Осиновке на рыбалку.
Обратно к вагончику мы возвращались поздно, в густом тумане. Речка была где-то внизу — мы пробирались через кусты по холмам. Дорогу угадывал Андрей по памяти. Когда вагончик был уже совсем близко, Андрей остановился, долго курил, а потом стал неторопливо рассказывать:
— Здесь я как-то от медведя бежал. Кубарем катился — ноги все о кусты и камни ободрал. Потом опомнился — медведя и не слышно. Встал — и бегом домой. Ночью с ним встретился. Иду, а медведь и стоит на дороге совсем близко. Бежать назад — догонит сразу. Вперед он не пускает — дорогу загородил. Ружья с собой не было. Я закричал что-то, а потом в сторону вниз и прыгнул. Не погнался он за мной. А я ведь перед ним виноват. Обидел я его. Узнал я его — тот самый. Стрелял я в него до этого, но только ранил легко. Злой зверь — помнит обиды. Ох помнит! Не разобрался тогда в темноте, поди, что это я. А то бы несдобровать. Голову оторвать не оторвет, а ребра поломает. Да и волосы вместе с кожей до лба с затылка снимет. Ну его к черту! Зарок дал — больше за ним никогда не пойду...
На следующий день около воды я обнаружил следы медведя. Следы большие. Зверь ворочал на берегу речки камни — что-то искал под камнями. Потом поднялся на холм и долго шел по нашим вчерашним следам почти до самого вагончика. Недалеко от вагончика медведь свернул в сторону болота. На болоте остались глубокие ямы от широких медвежьих лап. В ямах стояла черная болотная вода.
О медвежьих следах я рассказал Андрею. Тот сначала ничего не ответил и только за чаем вспомнил мой рассказ:
— Сюда он приходит редко. А откуда приходит, не знаю. Тогда, после выстрела, ходил я за ним, но найти не смог. И кровь рядом со следом была, правда, немного крови — легко так капала, с боку. С этим зверем теперь не сговоришься. Моя вина. А приходить будет. Зачем, не знаю, но ходит, будто ждет чего. Или за мной охотится...
48-й километр пути
Дальше тридцатого километра дороги нет — дальше тяжелое грязное болото, заросшее крапивой и ольшаником. Кругом сырость и все те же несметные полчища комаров-кровососов.
Из гнилого болота я выбрался уже в сумерках.
Еле отмылся от дорожной грязи в неглубоком быстром ручье, переночевал в теплой избе, позавтракал и разговорился с девчушкой, дочерью хозяина.
— Дядя, а у вас ружье есть?
— Есть.
— А сильное?
— Сильное.
— И медведя стрелит?
— И медведя... А зачем в него стрелять?
— А у нас медведя стрелили. Недавно совсем. Великого-великого! Большинский такой медведь — пудов на десять...
Медведя здесь убили все-таки не недавно, а давно. И больше о медведях здесь пока ничего не слышно. Есть лоси, есть выдра, куница, но медведь сюда давно не заглядывает.
Выходит, что тот медведь, который «охотится» за дорожным сторожем Андреем, в эти места дороги не знает.
56-й километр пути
По северным местам есть много озер с простыми и очень точными именами. Если озеро называется Круглым, оно обязательно круглое. А если Долгое, то действительно больше походит на широкую тихую реку. А если Глубокое, то есть в таком озере тайная неизведанная глубина, и там, на глубине, обязательно живут огромные щуки.
Второе озеро, которое встретил я на своем пути, показалось мне еще более приветливым, светлым и тихим. И я не удивился, узнав, что называют это озеро именно Светлым. Здесь, почти у самой воды, и поставил я свою палатку.