Здравствуй, мишка!
Шрифт:
Сколько раз позже, желая усмирить злых быков, вспоминал я об этом кольце. Порой легкого удара прутом или тонкой палочкой по кольцу, что вставлено в ноздри быку, вполне хватало, чтобы животное разом присмирело. Сопротивляться, вырываться, будучи привязанным за кольцо, ни один бык не мог — любое сопротивление вызывало резкую боль, — для этого и вставляли свирепым быкам кольцо в ноздри.
Все это мой гость знал раньше меня и теперь, поймав быка за кольцо и повиснув на этом кольце всем телом так, что голова быка оказалась прижатой к земле, он просил меня позвать пастухов.
Пастухи явились почти тут же. Подскакали они на лошадях. Каждый из них держал в руках по здоровенному колу, и пришлось быку, увертываясь от тяжелых ударов, поспешно отступать в кусты.
Итак, первое утро на 75-м километре пути началось у меня с происшествия, а раз уж утро оказалось беспокойным, то верил я всегда, что и весь день будет такой же интересный, насыщенный событиями. Не обмануло меня мое предчувствие и на этот раз. Не успел я позавтракать, как к моей палатке прибежала девчушка и, не переводя дыхания, торопясь и сбиваясь, стала рассказывать мне, охотнику, да еще московскому, стало быть, человеку смелому и готовому заступиться за всех, о почтальоне и медведе...
— Почтальонка сумку на дороге бросила и прибегла в деревню пустой. Напугалась — страсть просто...
— А где это было?
— Да вот тут, недалеко. Совсем сразу за деревней.
И пришлось мне, призвав на помощь своего отважного, верного друга, что пока еле-еле поспевал за мной, путаясь в высокой луговой траве, идти на розыски почтовой сумки.
Сумку на дороге я не нашел — ее подобрала сама «почтальонка», опомнившись и отойдя от страха. Но там, где произошла неожиданная встреча человека с медведем, на влажном песке дороги отыскал я свежие следы не очень большого животного. Как настоящий следователь, осмотрел я место происшествия и точно установил, как было дело...
Медведь пугать девушку-почтальона вовсе не собирался. Он просто вышел на дорогу, чтобы пересечь ее и пойти куда-то дальше по своим медвежьим делам. Но рядом с дорогой, как на грех, попался ему муравейник. А как пройти мимо муравейника медведю — никак нельзя, и зверь со всем своим старанием принялся ворошить муравьиную кучу. Медведь, вороша муравейник, конечно, увлекся и не заметил, что совсем близко к нему подошел человек.
Девушка-почтальон тоже не думала о встрече со зверем: медведей здесь мало, давно о них ничего не слышно. Но впереди на дороге вдруг оказался косматый зверь. В руках у девушки был цветок, ромашка-поповник, которую сорвала она просто так, походя. Девушка вскинула голову от цветка, который до этого вертела в руке, и сразу увидела медведя. Сумка с почтой сползла с правого плеча. Девушка, наверное, вскрикнула и бросилась бежать.
Медведь ее не преследовал, он круто повернулся на задних лапах и, испугавшись, пожалуй, не меньше, кинулся в кусты, в сторону от дороги. Так и окончилась эта случайная встреча, о подробностях которой рассказали мне оброненный цветок, след от упавшей сумки, следы девушки-почтальона и следы небольшого медведя.
На влажном песке дороги очень хорошо отпечатались следы медвежьих лап, немного похожие на след босого человека. И только канавки от длинных медвежьих когтей не давали ошибиться любому, даже малоопытному следопыту, что нет, не человек, а все-таки зверь, бурый медведь посетил эту лесную дорогу незадолго до тебя.
120-й километр пути
Ночь. Заваленная камнями река. Речку называют Шильдой. «Шильда, Шильда...» — поет на камнях ночная вода. «Шильда, Шильда...» — тревожно отзываются кулики, разбуженные мной. Шильда приходит из настоящего леса...
Завтра я вступлю в настоящий лес, в настоящую тайгу. Впереди очень долго не будет никаких жилых деревень. Не будет людей, если не считать двух пастухов, что пасут в двадцати пяти километрах отсюда колхозное стадо телушек.
Пастухи пасут стадо там, где недавно была лесная деревушка. Люди из леса переехали поближе к хорошим дорогам, оставив свои дома, свои пашни, покосы.
И все эти прежние пашни и покосы стали теперь лесным, отгонным пастбищем для скота. Скот угнали в лес рано, в начале лета, а пригонят обратно лишь перед зимой. Вот и все сегодняшнее хозяйство людей в лесу.
Ночь останавливает мои размышления о завтрашнем дне, останавливает ожидание завтрашнего пути. Живо только прошлое: вся дорога сюда, все пройденные с рюкзаком за плечами километры, Их было, конечно, не сто двадцать. Сто двадцать — это по прямой от той далекой сейчас железнодорожной станции, куда за шестнадцать часов доставил меня из Москвы поезд Москва — Архангельск, до моего сегодняшнего ночлега на берегу реки Шильды. Но были и кривые, и повороты, и поиски. Были встречи с озерами и реками, с людьми и зверем. Но эти встречи пока не остановили меня, не остановили рядом с собой надолго, и я шел и шел дальше, мечтая добраться до настоящих нехоженых дебрей, до самых глухих озер, где до меня давно уже никто не ловил рыбу. И чем дальше я шел, тем отчетливей понимал, что там, в настоящем лесу, придется мне все время жить бок о бок с соседями, серьезными и сильными, может быть, и опасными, если я не смогу ужиться рядом с ними. Что делать, если хозяином в настоящем лесу живет пока еще бурый медведь.
Этот рассказ о медведях услышал я здесь, на берегу Шильды, уже в темноте...
Жил недавно в этих местах старик охотник. Старик был, пожалуй, упрям в своем пристрастии к древним привычкам. Ружье у него было старое, гильзы часто раздувало от чрезмерных зарядов пороха. Вместо пуль он заворачивал в бумажку и заталкивал в гильзы шарики от подшипника. Не очень задумывался этот старый охотник и тогда, когда прямо молотком заколачивал в гильзы капсюли. Эти капсюли часто подводили при выстреле — случались осечки. Последняя осечка для старика оказалась роковой... Это было совсем недалеко отсюда. Медведь поднялся из кустов неожиданно. И старик, не часто думавший о последствия и раньше, вскинул ружье и выстрелил в зверя. Зверь, наверное, захрипел от раны, но не убежал, а пошел навстречу новому выстрелу. Руки не могли подвести старого охотника — крепкие руки лесного старателя верно держали ружье. Но еще одного выстрела не получилось. Курок глухо щелкнул по металлу, капсюль, забитый в гильзу молотком, не воспламенился. Осечка... Позже в деревню привезли останки сплоховавшего охотника. Раненый медведь ушел... Прошло время. Старика понемногу забыли. Но от него осталось расшатанное ружье и патронташ с не очень верными пулевыми патронами. Теперь это ружье и эти патроны брал в лес сын старика. И ружье снова подвело. В том же лесу, на том же месте поднялся навстречу человеку медведь. И медведь не желал отступать — он нападал.
Человеку пришлось стрелять. Эта встреча окончилась так: медведь все-таки помял охотника, охотника отправили в больницу, долго лечили, а медведя привезли в деревню и нашли и ту пульку, что послал навстречу своей смерти старый охотник.
Все было за то, что сыну встретился в лесу зверь, раненный еще стариком отцом...
От этого рассказа становилось немного не по себе, и я отчетливо вспоминал дорожного сторожа Андрея и следы медведя рядом с домиком-вагончиком на тридцатом километре моего пути в лес. Может, тот медведь, раненный Андреем, действительно охотился за человеком, поджидая его, искал встречи, чтобы по-своему рассчитаться с ним за ранение, за обиду? Может быть — все может быть.
Дорога по лесу
Сейчас вся дорога от реки Шильда до оставленной людьми лесной деревушки лежит передо мной на листе бумаги. Я прошел эту дорогу уже много раз, хорошо знаю ее, нарисовал по памяти и могу расставлять на этом рисунке разные знаки, отмечая те или иные памятные места и встречи...
Недалеко от Шильды перебегал через мою дорогу Менев ручей. Здесь я всегда останавливался и курил, здесь оканчивались владения людей и начинались владения леса. Через Менев ручей были мостки. Около мостков у ручья были крутые берега и вязкое дно и он больше походил в этом месте на торфяную канаву. Первый раз я перебирался через этот ручей еще по мосткам. Но после зимы мостки снесло весенней водой, и, чтобы попасть в лес, мне пришлось по весне переправляться через разлившийся ручей на плоту.