Зелье

Катерли Нина Семеновна

– В прошлый раз вы были не в настроении, - проворковала она, - говорили про линию ума, а мне ум не важен. Согласитесь, в женщине ум совсем не главное, правда?

– Не главное, - охотно согласился Мокшин.

– А про _другое_ вы ни слова не сказали, - продолжала она, пристально глядя ему прямо в зрачки и протягивая руку вниз ладонью, как для поцелуя, - а у меня сейчас такой момент в автобиографии...

– В биографии, Ларочка. А помочь ничем не могу, гаданиями больше не развлекаюсь. Некогда.

– Ну-у, Олег Николаевич, - она капризно пошевелила пальцами, не убирая руки. Рука красивая.

Длинные пальцы, маникюр. Все, как положено. У Вари ногти всегда коротко острижены - медсестра.

– Правда, некогда, Лариса, - зашиваюсь. Кроме того, вам ведь всем подавай сказочные успехи в будущем, выдумывать я не в состоянии, а огорчать никого не хочу. Так что - завязал. А в "автобиографии" пусть будет, как будет. Если все знать заранее, неинтересно жить.

– Вы так думаете?
– многозначительно выговорила она, продолжая неотрывно смотреть ему в глаза.
– Ну что ж... вам видней. Кстати, скоро у меня день рождения. Что, если приглашу?

Мимоходом коснувшись своим "фирменным" маникюром плеча Мокшина, она ушла, оставив в кабинете запах польских духов.

А за час до обеда его вызвал Жуков и после недолгого разговора о текущих делах, помявшись, сказал, переходя на "ты", как это было между ними принято раньше:

– У нас с тобой тут... какая-то тягомотина. Вот я решил поговорить, чтобы, понимаешь, раз и навсегда... Давай честно: ты на меня обижен?

"Ну вот, - подумал Мокшин, - начинается".

И сказал:

– Нет, на тебя не обижен. Не за что. Ты хороший парень, добрый. И ты не сам себя назначил.

– Так.

– Но твое назначение у меня вот где.

– Понятно, - произнес Жуков, глядя на Мокшина с сочувствием.

– Это ты брось. Меня мое место вполне устраивает, а вот то, что мне даже не предложили, а сразу без разговоров выбрали тебя, - обидно. Хотя, наверное, и закономерно.

– Что-то ты темно говоришь, Олег. Тебе - не надо, так почему же обидно?

– Потому что это - ты. Я к тебе очень хорошо отношусь, слава богу с института знакомы. Но, Вова, какой же из тебя начальник отдела? Даже смешно! Ты ведь... ну... всем известно, какой инженер. Если уж на то пошло, мне как-то оскорбительно, что вот у меня - такой руководитель. Руководитель такой, а я-то сам тогда какой же? Что ты так глядишь?

– Мне интересно. Ну, дальше?

– Я когда узнал, даже сперва опешил. А потом понял: все нормально, дело свое знают, попали в десятку.

– Значит, такого ты мнения. Не знал. Ну, ладно, пускай ты считаешь, что я бездарь. Ты у нас гений, всегда этим отличался...

– Не заводись. Не обо мне речь. А насчет себя ты и сам знаешь не хуже моего. Или уже потихоньку наполняешься самодовольством по принципу "дурака не назначат"?

– А иди ты! Но чем же все-таки, по-твоему, я так устраиваю дирекцию? При моей бездарности? Я что, подхалим, блюдолиз? Взятку им дал?

– Взятку ты им, Вова, не давал, и вообще ты чудный парень, простодушный до... умиления. Ну чего ты лезешь в бутылку? Сам меня на этот разговор спровоцировал, а теперь комплексуешь. Хватит. Я пошел трудиться.

– Нет, извини. Я должен понять, мне это важно. И нам работать вместе. Начал, так договаривай.

– Палки тебе в колеса я совать не собираюсь, а остальное мое личное дело. Я и так уже тут наговорил, вон ты какой красный.

– А вот это _мое_ личное дело! Ну, давай: какой я такой особенный подлец и интриган, что меня тебе, выдающемуся, предпочли?

– Да никакой ты не подлец и не интриган. Куда там тебе еще интриговать! Ты вообще - никакой. Самая обыкновенная среднестатистическая посредственность с уживчивым и покладистым характером. С тобой удобно. Дирекции. Но это их дело. А мне, представь, иметь над собой такого, как ты, не ахти как приятно. Хотя, конечно, и не смертельно. Проживем. И ты, Володя, не багровей и не надувайся и впредь не приставай к людям с такими вопросами. Потому что даже если кто-нибудь и скажет, что твое повышение самый мудрый шаг руководства, не верь: подхалимаж.

– Советов я у тебя не просил: обойдусь.

– Понятно. Я пошел.

Жуков молчал, и Олег вышел в коридор с ощущением странной легкости и даже какой-то пустоты в душе. Ай да вороньи перья. Ай да полынь-трава. Обойдется он, видите ли! Хорошая мина при плохой игре. Ничего, пусть знает.

Гурьеву из отдела кадров, в тот же день позвонившему, что хочет зайти "с фотографией этой особы, проконсультироваться дополнительно", Мокшин, чувствуя все ту же легкость и свободу, сказал, что ради вздора отрываться от работы больше не намерен. Да, занят. Да, до конца дня... Что? Нет, и завтра тоже. И мой вам совет: оставьте вы парня в покое.

Просительные, почти униженные нотки в голосе Гурьева мгновенно сменились холодной и даже враждебной интонацией, но Мокшин от этого почему-то только развеселился. Чувство неуязвимости переполняло его, хотелось, чтобы пришел кто-нибудь еще с очередной идиотской просьбой, очень уж это было забавно: видеть, как сперва чуть затлеют, а потом начнут разгораться на полную мощность растерянность и уважение в перепуганных глазах, точно там где-то вырубили реостат и увеличивают напряжение.

Но никто ни с какими просьбами больше не приставал - видно, предыдущие посетители разнесли слух, что Олег Николаевич сегодня не в духе и всех отшивает. В полной тишине и спокойствии Мокшин успел просмотреть и подписать одну довольно объемистую пояснительную записку, а перед самым концом дня явилась Зотова, робко постучав, вошла на цыпочках и положила перед ним почти безукоризненно выполненный чертеж тарного цеха.

9

Шли неделя за неделей, и Мокшин с любопытством наблюдал, как меняется отношение к нему окружающих. Не то чтобы оно стало лучше, просто - другое, и это "другое" вполне его устраивало: исчезло панибратство и появилась та самая дистанция, какую всегда соблюдают по отношению к человеку, которого... да, да - слегка побаиваются. Подчиненные Мокшина с некоторых пор определенно побаивались своего руководителя, на удивление быстро привыкли к его беспощадной требовательности, и от этого качество чертежей и прочей техдокументации резко повысилось. С Жуковым отношения установились холодные и четкие: тот, видимо, понял, что Олег Николаевич зря задираться не будет, но мнение свое всегда отстоит. Пойдет, если надо, и к главному инженеру, и к директору. И ходил. И Жуков помалкивал да поглядывал исподлобья. И разговоры на посторонние темы между ними совсем прекратились. Только о работе.