Зеленая брама
Шрифт:
Рассказ начинается издалека. Разумеется, из Подвысокого.
В 1970 году летом ученик 8-го класса Подвысоцкой средней школы Коля Буйвол (это тогда он был Коля, а теперь уж, поди, только Николаем его и величают) пошел в дубраву гулять, заметил на коре дерева зарубку — очень старую, с оплывшими краями.
Красные следопыты привыкли примечать и искать разгадку подобных знаков. Неудивительно, что мальчик разглядел в зарубке стрелочку, указатель, сделал несколько шагов в правильном направлении и принялся копать землю.
Он
Из земли им было извлечено хорошо сохранившееся в чехле алое с золотыми буквами боевое знамя: «60-й отдельный Кавказский саперный батальон».
Надо сказать, что это не первая находка: и раньше в браме и на окрестных полях находили реликвии той далекой битвы. Интересно то, что находки бывали только случайные: если искали, все словно пряталось под землю!
Знамя пронесли перед строем на пионерской линейке.
Его появление тревожило, волновало, бередило души.
Неужели никого не осталось из состава отдельного 60-го саперного батальона?
А все ж есть направление для поиска: батальон имел наименование Кавказского.
Пионеры разослали письма в редакции газет Закавказских республик и Северного Кавказа: может быть, откликнутся ветераны-саперы.
Метод оказался правильным.
Удалось узнать, что батальон хоть и именовался отдельным, но воевал вместе с 141-й стрелковой дивизией, той самой, которой командовал генерал Яков Иванович Тонконогов.
Пришло письмо из Дагестана от бывшего сержанта Даниила Гафизова.
Больно резанули по сердцам его слова:
«Половина моего тела осталась на родной мне украинской земле, я всегда сердцем там, где пролил кровь, где терял боевых друзей...»
Половина тела осталась...
Увы, это не образ, не фраза, не строка из дагестанской поэзии.
Даниил Гафизов вырвался из августовского окружения, участвовал в освобождении Украины от захватчиков и в наступательном бою получил тяжелое ранение, лишился обеих ног.
В дни празднования тридцатилетия победы над фашизмом прибыла в почтовое отделение Подвысокое посылка, на вес легкая, а все же не письмо, а именно посылка.
Школьники распечатали сверток. Оказывается, Гафизов прислал горсть дагестанской земли и тридцать зерен пшеницы, выращенной им на горном склоне, на каменистой почве.
Горсть земли и горсточка зерна — чтобы породниться.
Собрался совет музея. Постановили: тридцать полученных от ветерана зерен посеять на пришкольной делянке и возле братской могилы. Там положено сажать цветы, но пусть прильнут к граниту и колосья.
Невелик был первый урожай, но существует прекрасный закон зерна и закон сеятеля: в первый же август, как золотая ракета, устремился ввысь колос — могучий, четырехгранный, ровный, зернышко к зернышку, а если их сосчитать, в каждом колосе не меньше ста, значит, будет три
Из первых трех тысяч отобрали тридцать полновесных гафизовских зерен и вернули в музей, чтоб хранились они как дорогой экспонат всегда. Говорят, зерно сохраняет жизнь свою тысячи лет. А всю прибавку замешали в семенной фонд колхоза «Дружба», так что теперь един подвысоцкий и дагестанский хлеб.
Переписка новых поколений пионеров с Гафизовым продолжается, а рассказ мой о сыне Дагестана, обладающем такой поэтической душой, пусть перейдет теперь в новую правдивую легенду — о лейтенанте запаса горьковчанине Петре Ивановиче Грищенко, проживающем ныне в городе Сухуми, потому что для его здоровья именно сухумский климат необходим. А для души ему было необходимо съездить на Украину.
...Петр Грищенко оказался в августе 1941 года в Подвысоком вместе со своим 283-м корпусным артиллерийским полком, поддерживавшим огнем 99-ю дивизию в нескольких боях, в том числе и в последнем. А отходили они от самой границы.
Ночью 5 августа артиллеристы гоняли взад-вперед по Зеленобрамской улице тягачи, рассчитывая, что противник примет их за танки, идущие на прорыв. А тем временем основная колонна прорыва покидала село, двигаясь по улице Богдана Хмельницкого. Отвлекающий маневр артиллеристов был просто вызовом огня на себя. Это — и, к сожалению, только это — удалось Петру Грищенко и его товарищам. Под обстрел себя подставили, но существенной помощи главным силам 6-й и 12-й армий не оказали, да и не могли тогда оказать.
Когда ситуация стала безнадежной и оставалось только погибнуть в рукопашной схватке, контуженный и раненный в голову двадцатилетний лейтенант закопал во дворе хаты, а точнее, в саду полевую сумку с документами.
Он закапывал сумку, а вокруг шла беспорядочная стрельба, от ее грома до срока срывались наземь яблоки с дерев... Старался запечатлеть в памяти это место, измерял взглядом и проверил шагами направление и расстояние — от угла хаты до места, где захоронена сумка.
Много тяжелого и страшного пришлось пережить Петру Грищенко, что вспоминать об этом. А все же ему посчастливилось быть в рядах тех, кто штурмовал Берлин весной сорок пятого.
Увы, после долгой кочевки по госпиталям в сорок седьмом году он вернулся домой без ног. (Высокая ампутация бедер — так было определено при выписке.)
Долгие годы собирался Петр Иванович посетить места, где завершились первые пять недель беспрерывного боя. Ему необходимо было вновь побывать здесь, его звала земля, где были зарыты и ждали его документы.
И вот на грейдере, ведущем в село и как бы разграничивающем поля и дубраву, опять появился «Запорожец» с ручным управлением. От Сухуми до Подвысокого близок ли путь? К счастью, осень стояла ясная, дороги твердые и не очень пыльные.