Зеленая машина
Шрифт:
Я утратил всякий интерес к жизни и с полным равнодушием думал о смерти.
Должен сказать к чести зеленого мотоциклета, что он исполнял свое назначение с необыкновенной точностью, без малейших заминок. Мой костюм служил надежной защитой от царившего кругом холода. Если бы и прочие вычисления Найтингеля оказались такими же точными, все могло бы кончиться благополучно. Однако я был настолько подавлен чудовищным одиночеством, что как-то не верил в счастливый исход путешествия.
Прошло приблизительно три дня (а может быть, и три часа), и я впервые увидел на сравнительно близком расстоянии планету, к которой направлялся. Подняв голову, чтобы приложить к губам трубку, доставлявшую мне пищу, я увидел перед собой красный диск, величиной приблизительно с нашу луну. Я привскочил от изумления.
Прошло несколько секунд, прежде
Сомнений быть не могло, я приближался к красной планете. Итак, Найтингель оказался истинным пророком. Я, должно быть, находился на расстоянии всего каких-нибудь трех миллионов миль от места моего назначения. Принимая во внимание скорость кометы, увлекавшей меня за собой, я вычислил, что через сорок восемь часов или минут (точно не знаю), достигну конца своего путешествия. Последние часы моего полета показались мне бесконечно долгими, так как в сердце пробудились надежды, а вместе с ними и новые дерзкие замыслы. Я жадно вглядывался в поверхность Марса, который становился все крупнее и ярче по мере продвижения кометы. Стали видны каналы — длинные красные блестящие ленты, — прорезавшие поверхность планеты. Между каналами простирались огромные равнины, казалось, лишенные растительности. Поверхность планеты представлялась совершенно ровной и плоской. Каналы покрывали всю планету геометрически правильной сеткой линий. Я невольно вспомнил наши глобусы, покрытые сеткой меридианов и параллелей. Полюсы планеты казались блестящими оазисами снега. Судя по незначительной величине снежных полярных полей, на Марсе была весна. По берегам каналов можно было различить поля и леса, выступавшие все ярче и яснее по мере моего приближения к планете. Однако, я заметил, что эти признаки жизни имелись только на близком расстоянии от воды. Почти всю поверхность планеты занимали огромные бесплодные пустыни.
Вскоре стали видны оба спутника Марса. Ближайший из них облетел планету с колоссальной скоростью. Я поравнялся с более отдаленным спутником, находившимся на расстоянии четырнадцати тысяч миль от Марса. Хотя я и пролетел, совсем близко от этого спутника, мне не удалось подметить на нем ни малейшего признака жизни.
Моим глазам представился пустынный фантастический вид. Скалистые горы, пропасти, пустыни. Некоторые отверстия в почве напоминали заброшенные шахты.
Более близкий к планете спутник остался в стороне от меня. Однако я все-таки заметил, что он сильно отличался своей поверхностью от первого спутника. Подобно планете, он был весь изрезан красными каналами, по берегам которых можно было различить признаки растительности. Миновав его, я почувствовал, что скорость моей машины уменьшается. Затем мотоциклет начал метаться из стороны в сторону, испытывая одновременно притяжение и кометы и Марса. Однако планета пересилила, и я почувствовал, что спускаюсь со все убывающей скоростью. Я закрыл глаза. Кончен долгий опасный путь, — я приближаюсь к поверхности Марса.
Машина медленно опускалась. Я робко приподнял шлем и почувствовал дурноту; усилием воли я заставил себя снова надвинуть его. Этот опыт показал мне, что я окружен атмосферой, но очень разреженной. Итак, безвоздушное пространство осталось позади. Я опускался все ниже. Вскоре я вновь отважился приподнять шлем и набрал полные легкие воздуха. Даже на таком расстоянии от поверхности планеты жизнь была уже возможна. Я окунулся в густые влажные облака и почувствовал на лице свежее дыхание ветра. Подняв голову, я увидел небо, усеянное звездами. Ночь подобно траурному плащу окутывала спящую планету; спутники Марса еще не взошли, однако в тусклом свете звезд я мог различить под собою обширную лишенную растительности пустыню. Казалось, поверхность планеты бежит мне навстречу.
Затаив дыхание, я налег на тормоза. Резкий толчок, и я очутился вместе со своим мотоциклетом на мягкой песчаной почве.
Свободной рукой я перерезал ремень, прикреплявший меня к седлу. Затем, оттолкнув мотоциклет, я поднялся на ноги и поставил машину на колеса. Несколько мгновений я стоял, тяжело дыша, собираясь с мыслями. Голова кружилась. Я шатался, как пьяный. Оправившись от полученного при падении сотрясения, взглянув на звездное небо, я стал озираться по сторонам. Несколько раз я ощупывал ногою песок, чтобы удостовериться в реальности окружавшего меня мира. Затем я испустил торжествующий крик, набрал пригоршню мелкого песку и в экстазе бросил его ввысь, к звездам. Итак, я преодолел узы пространства и нарушил весь ход исторического процесса. Я открыл новый мир. Первым из детей Земли вступил на почву Марса я.
— Дорогой мой, — воскликнул Вильсон, когда мы прочли это место. — Какой потрясающий момент! Теперь моя очередь читать.
Я охотно согласился на предложение моего друга.
Вильсон разложил на коленях листы рукописи и приступил к чтению.
СЛЕДЫ НА ПЕСКЕ
В следующее мгновение я почувствовал, что медленно падаю. Но мне удалось удержаться на ногах, я растёр затекшие члены, онемевшие от долгого сиденья на машине. На меня нахлынула странная дремота, и я решил поспать до рассвета. Не было возможности в темноте различить окрестную местность. Кругом не было заметно признаков жизни. Я снял свой дорожный костюм, свернул его, подложил под голову вместо подушки и улегся рядом с машиной. Спустя мгновение, я погрузился в глубокий сладкий сон.
Проснувшись, я был принужден защищать глаза руками от нестерпимого блеска неба. Мне показалось, что я попал в раскаленную печь. Небо над Марсом ярко-красного цвета и производит впечатление жуткое, зловещее.
Внезапно я вспомнил, где нахожусь, и поспешно вскочил на ноги. Я весь трепетал от восторга, торжествуя по поводу благополучного окончания знаменательного путешествия. Свежий, бодрящий воздух веселил меня, напоминая зимнюю пронизанную солнцем атмосферу альпийских долин. В порыве радости я невольно подпрыгнул. Каково было мое изумление, когда я оказался парящим в воздухе на высоте шести или более футов. Я напряг мускулы, готовясь при падении удариться о почву, но, к крайнему своему удивлению, мягко опустился на песок, подобно порхающему лепестку цветка. Только тогда я вспомнил, что на Марсе притяжение гораздо слабее, чем на Земле, и, следовательно, здесь так же легко подпрыгнуть на шесть футов, как у нас на три фута. Естественная энергия живого существа на этой планете соответственным образом удваивается. Я чувствовал себя удивительно легким и, казалось, шагал по воздуху.
Итак, я прибыл на неведомую планету. Я совершил невозможное. Земля со своей путаной многовековой историей, со своей цивилизацией и природой осталась далеко-далеко в пространстве.
Мой фантастический полет сквозь мировое пространство представлялся мне теперь отдаленным, туманным кошмаром. Даже зеленый летательный аппарат, ярко блестевший на солнце, казался скорее воплощением чудес «Тысячи и одной ночи», чем реальным продуктом науки двадцатого века. Я снова чувствовал под ногами твердую почву и испытывал радость жизни.
Когда улегся первоначальный взрыв восторга, я начал осматриваться.
В ослепительном свете все казалось каким-то нереальным — и трудно было судить о размерах окружавших меня предметов.
Не раньше, чем через четверть часа после пробуждения, у меня начало проясняться зрение. Только по прошествии нескольких дней я окончательно привык к необычайному освещению, окрашивавшему все на Марсе в алый цвет, подобно свету автомобильных фонарей, мерцающих сквозь туман. Вся окружавшая меня панорама напоминала Лондон в ноябрьский день, когда мириады уличных фонарей пронизывают тусклый туман. Вскоре мне пришла в голову новая аналогия марсовому пейзажу. Я вспомнил одно место из описания ада у поэта Блэка: «выжженна мертвая пустыня, в кровавых отблесках пламени, изрыгаемого бездонным колодцем». Через некоторое время я достаточно освоился с окружавшим меня фантастическим ландшафтом.
Только тогда я начал осознавать, что попал в местность, пожалуй, не менее ужасную, чем ад, где будет стоить немалых трудов поддерживать жизнь. Кругом, насколько мог охватить глаз, в жуткой, безнадежной наготе, под зловещим раскаленным небом, простирались пески бесконечной пустыни: ни следа растительности, ни признака воды. Однообразие и мертвенная пустынность пейзажа навевали на душу тоску. Мне казалось, что я навеки оторван от реальной жизни и попал в какой-то заколдованный враждебный мир. И это, — думал я не без иронии, — не какая-нибудь затерянная в мировом пространстве захудалая планетка, а родной брат Земли, если можно так выразиться, — ее ближайший сосед.