Зеленая жемчужина
Шрифт:
«И нигде вы не находите покой и удовлетворение?»
«Нигде. То, что я ищу, всегда за горами».
«Не могу ничего посоветовать, — пожал плечами Эйлас. — Кроме одного: не задерживайтесь в этих местах! Взойдите по Сходням на плоскогорье до захода солнца, если не хотите, чтобы ваши блуждания закончились преждевременно».
Бродяга беззаботно рассмеялся, обнажив белоснежные зубы: «Страх сковывает тех, кто уже боится. Сегодня я не видел ничего страшнее нескольких веселых птичек, причем они помогли мне найти заросли спелого дикого винограда. Я набрал столько, что уже устал нести — хотите?» Он протянул Эйласу
Татцель с удовольствием протянула руку, чтобы взять виноград. Наклонившись, Эйлас ударил ее по руке и, подхватив ее лошадь под уздцы, заставил животное отступить: «Благодарю вас! Мы недавно поели. На Сходнях лучше ничего ни у кого не брать и ничего никому не давать. Желаю счастливого пути».
Эйлас и Татцель поехали дальше — девушка кипела негодованием. Эйлас сухо спросил: «Разве я не предупреждал, что на этом ярусе ничего нельзя принимать в дар?»
«Он не похож на упыря».
«А как иначе? Ты же знала, что он умеет менять внешность! Где он теперь?» Они обернулись, но молодого бродяги след простыл.
«Странно!» — пробормотала Татцель.
«Упырь сам тебе сказал: этот мир полон чудес».
Не успел Эйлас проговорить эти слова, как маленькая девочка в белом переднике выскочила из-под дерева, где она вязала гирлянды из диких цветов. У нее были длинные золотистые волосы и голубые глаза: невинное создание, пригожее, как ее цветочные венки.
Подбежав поближе, девочка спросила: «Уважаемые господа! Куда вы едете, и почему так спешите?»
«Мы едем к озеру Кийверн и дальше, — ответил Эйлас. — А спешим мы потому, что хотим поскорее вернуться к тем, кто нас ждет и любит. А ты что тут делаешь? Ты всегда гуляешь одна по диким местам?»
«Здесь хорошо и спокойно. Правда, лунными ночами призраки любят маршировать под призрачную музыку — дивное зрелище! Они в золотых доспехах с узорами из чугуна и серебра, в шлемах с высокими гребнями. Такого больше нигде не увидишь!»
«Надо полагать, — согласился Эйлас. — Где ты живешь? Не вижу здесь никакого жилища».
«Вот там, под тремя дубами, там я живу. Не зайдете ли в гости? Меня послали собрать орехи, а я вместо этого стала играть с цветами. Возьмите венок — вы такой красивый, так вежливо разговариваете!»
Эйлас натянул поводья — его лошадь отпрянула: «Прочь со своими цветами! От них мне хочется чихать! Давай, беги отсюда, пока Татцель не прищемила тебе нос!»
Отступив, девочка закричала: «Грубый, невоспитанный мужлан! Из-за тебя я сейчас заплачу!»
«Плачь на здоровье!» Эйлас и Татцель поехали дальше, оставив за спиной обиженную маленькую девочку — но уже через несколько секунд, когда они обернулись, ребенок исчез.
Солнце стояло высоко в небе, и без дальнейших приключений они подъехали к краю второго яруса. Эйлас задержался, чтобы найти безопасный спуск — тем временем вьючная лошадь воспользовалась случаем опустить голову и отщипнуть пучок луговой травы. В то же мгновение из-за ближайшего дерева вышел старик с копной седых волос и длинной седой бородой. «Эй, там! — закричал он. — Как вы смеете выпасать лошадей на моем пастбище, да еще у меня под самым носом? Вы не только посягнули на мои владения, но и присвоили мое имущество!»
«Ничего подобного! — возразил Эйлас. — Ваши обвинения ни на чем не основаны».
«Как так? Вы
«Не могу засвидетельствовать никакого правонарушения, — упорствовал Эйлас. — Прежде всего, вы не отметили границы своих владений оградой, как того требует закон. Кроме того, вы не установили никаких знаков или предупреждений, ограничивающих наше общее право на свободный выпас и проезд по неогороженной территории. В-третьих, где тот скот, для которого вы приберегаете это пастбище? Не будучи способны доказать, что вам нанесен ущерб, вы не можете претендовать на его возмещение».
«Крючкотворство! Софистика! Именно из-за таких любителей порассуждать, как вы, бесправные крестьяне вроде меня терпят лишения и притеснения! Тем не менее — хотя бы для того, чтобы вы не считали меня скрягой — я безвозмездно жертвую в вашу пользу частную собственность, экспроприированную вашей лошадью».
«А я отвергаю ваше пожертвование! — заявил Эйлас. — Можете ли вы показать мне указ короля Такса, подтверждающий ваше право на владение недвижимостью? Если нет, трава на этой земле вам не принадлежит».
«Мне ничего не нужно доказывать! Здесь, на втором ярусе, предоставление дара подтверждается его принятием. Действуя в качестве трудоустроенного вами цессионария, лошадь приняла дар, и тем самым вы экстенсионально становитесь дарополучателем».
В этот момент вьючная лошадь задрала хвост и испражнилась. Эйлас указал на кучку навоза: «Как вы можете видеть, лошадь попробовала дарованную траву и отвергла ее. Больше не о чем говорить».
«Ха! Это не та же самая трава!»
«Трава как трава — мы не можем ждать, пока вы станете доказывать обратное. Желаю вам всего наилучшего, прощайте!» Взяв лошадей под уздцы, Эйлас и Татцель стали спускаться к третьему ярусу. У них за спиной послышался яростный вой, завершившийся градом проклятий, после чего мелодичный голос позвал их: «Эйлас! Татцель! Вернитесь!»
«Не обращай внимания! — предупредил Эйлас свою спутницу. — Даже не оборачивайся!»
«Почему нет?»
Эйлас опустил голову и слегка наклонился: «Ты можешь увидеть что-нибудь, что тебе лучше было бы не видеть. Так мне подсказывает инстинкт — а я научился ему доверять на горьком опыте».
Татцель с трудом преодолевала любопытство, но в конце концов послушалась Эйласа, и вскоре они уже не слышали никаких призывов.
Спуск оказался крутым, лошади продвигались медленно; когда они наконец спустились на третий ярус Сходен, было уже два часа пополудни. И снова их окружал приятный, напоминающий парк пейзаж — деревья, пестрящие цветами луга с отдельными порослями высокой травы и кустарника, извилистые ручейки, местами образовывавшие небольшие запруды.
Эйлас с любопытством взирал на безмятежный ландшафт: «Перед нами ступень, о которой заботится бог Спирифьюме — и, судя по всему, он знает свое дело».
Татцель смотрела по сторонам без интереса.
Через полчаса, проезжая через дубовую рощу, они спугнули молодого кабана, рывшегося в корнях в поиске желудей. Эйлас тотчас же вложил стрелу в лук и произнес: «Спирифьюме, если ты придаешь этому животному особое значение, пусть оно отпрыгнет в сторону — или, если ты предпочитаешь, отклони мою стрелу в полете». Он выпустил стрелу, и она поразила кабана в самое сердце.