Зеленая звезда (Человеком быть, это трудно)
Шрифт:
Подошел трамвай. Двери его открылись, как бы приглашая Гюльчехру войти. Безотчетно взялась она за поручень, поднялась на подножку, вошла в полупустой вагон. Трамвай тронулся, рывками набирая скорость.
Девушка села у окна. Огни рекламы, бесчисленные фонари, подобно ханатласу, переливались, горели на широкой улице.
Гюльчехра долго кружила по городу. Сошли последние пассажиры, она осталась одна… вагон был без кондуктора. Это не испугало девушку, она казалась очень спокойной.
Дзинь-динь!.. Трамвай остановился. Гюльчехра сидела, по-прежнему не отрывая глаз от
— Девушка, вы где выходите?
Гюльчехра подняла голову. Перед ней стоял вагоновожатый.
— А мы куда приехали?
— К студенческому городку.
— Я здесь выйду.
Гюльчехра торопливо поднялась с места.
— Вот диво, — тихо проговорил ей вслед вагоновожатый. — Бывают же странные люди на свете.
Она прямиком направилась к гостинице «Ешлик» и вскоре очутилась на строительной площадке. Как раз в это время сторож Сулейман-ата выглянул из своей будки.
— Кто там? — крикнул старик.
— Это я, Гюльчехра, — ответила девушка.
— Что, дочь моя, не спится? — сразу узнал ее старик.
— Скучно мне стало… Вышла погулять, прошлась немного по улицам. Сулейман-ата, как вы думаете, понравится мое здание людям?
Гюльчехра теперь явно волновалась, нервничала. Голос у нее был такой… Сулейман-ата попробовал ее успокоить:. — Дочь моя, еще как понравится! Гостиница будет самым красивым зданием в городе! О аллах, сделай так, чтобы век твой, доченька, был долгим!
— Спасибо, ата.
— Да, ты уж можешь мне поверить. Сулейман-ата не врет. Люди будут хорошо о тебе думать. Это уж точно. Твое кафе будет местом радости, отрады.
— Да сбудутся ваши слова, ата.
Девушка призадумалась. А Сулейман-ата какими-то новыми глазами посмотрел на здание гостиницы, и показалось ему, что оно похоже на громадную птицу, распростершую широкие крылья. Старик даже удивился вслух:
— Ты погляди только, гостиница-то словно полететь собирается!..
Молодая женщина не ответила. Она постояла еще в раздумье, а потом исчезла в темноте. Сулейман-ата немного подумал, окликнул ее раза два и пошел к себе в будку. Старик снова захотел чаю.
А Гюльчехра, чуть слышно постукивая каблучками по ступенькам, осторожно поднялась на пятый этаж темного здания. Как и утром, вышла она на балкон, еще не огражденный перилами, прислонилась плечом к стене.
Лунный был вечер над Ташкентом, светлый. Легкий, прохладный ветерок поправил прядку волос на виске девушки. В отдалении листья громадных чинар и тополей блестели, словно великое множество серебряных монет.
Вдруг луна поплыла, замелькала в заблудившемся дырявом облаке, подгоняемом ветерком. Гюльчехра пристально смотрела на луну, всем своим существом ощущая ее плавное стремительное движение. Она даже подалась немного вперед, и какое-то мгновение она и луна словно бы плыли вместе. Но тут Гюльчехра вспомнила, что находится на балконе, и резко отпрянула назад. Она отвела назад и обе руки, чтобы опереться о спасительную стену. Но ее не было. Гюльчехра забыла, что она стояла боком к стене!
«Мама!» — хотела крикнуть она, но крик застрял в ее горле. Она уже падала.
Касымджан и Зубайда вернулись в Ташкент с практики через три дня. Когда бабушка Абсутай поведала им о смерти Гюльчехры, они онемели от ужаса.
— Ее позвала за собой мать, ее мать!.. — причитала старуха. — А во всем виноват этот парень! Этот проклятый Абдулла!
Касымджан сразу же отправился на вокзал. Вечером он уже был в Мингбулаке. У ворот дома Гюльчехры толпился народ, слышался женский плач.
Касымджан подошел к Самаду, еще издали увидевшему его.
— Когда похоронили?
— Вчера, — ответил Самад, не поднимая глаз.
— Как чувствует себя Ганишер-ака?
— Не спрашивай, — прозвучал ответ. — Со вчерашнего дня он ничего не сознает. Мы уложили его в доме Нормата-ака. Врача вызвали.
— Абдулла знает? — спросил Касымджан.
— Да…
— Кто сообщил?
— Нигяра. Она на почте работает.
— Откуда она взяла его адрес?
— Гюльчехра ходила на почту, получала от него письма… Ну-ка давай отойдем в сторонку.
Они перешли через мостик и сели на берегу канала.
— Вот что не пришлось увидеть Гюльчехре, — сказал Самад и протянул товарищу последнюю телеграмму Абдуллы.
— От кого это?
— От кого еще может быть?..
Касымджан прочитал телеграмму. Пальцы его сами собой сжались в кулаки.
— Да его убить мало… Мерзавец! А мы еще ему завидовали… Да… Ученым стать можно, человеком стать нелегко…
Они долго сидели молча.
В это время Абдулла подъезжал к Мингбулаку на попутной машине. Он сидел в кузове, его трясло. Впрочем, его трясло и в самолете, на всем пути от Ленинграда до Ташкента, и в поезде — от Ташкента до Коканда. Никак не мог он унять дрожь, которая охватила его, когда он прочитал телеграмму Нигяры. В телеграмме было написано, что Гюльчехра умерла. Как, что, почему — не сообщалось. Но Абдулла знал, твердо знал, что именно он виноват в ее смерти.
На всем пути следования, куда бы он ни смотрел, перед ним стояла Гюльчехра, глядя на него своими черными глазами. Ее лицо было так близко от его лица, руки ее с тонкими красивыми пальцами разве что его не касались…
Он подошел к знакомым воротам на окраине кишлака. Не заперто! Во дворе никого не было. Абдулла поднялся на веранду.
— Бабушка! — позвал он тихо.
Никто не отвечал.
— Дядя!
Никакого ответа.
Вдруг со скрипом отворилась дверь внутри дома. Абдулла вздрогнул. К нему вышел, протирая заспанные глаза, его маленький брат:
— Это вы? Здравствуйте…
— Где все домашние? — спросил Абдулла, обнимая ребенка.
— Они в доме у Ганишера-ака. Умерла его дочь.
— Как это случилось?
— Она упала с высокого дома. Этот дом она сама построила в Ташкенте. И разбилась.
Абдулла опустил голову.
— Бабушка проклинала вас, — сообщил мальчик таинственным тоном. — И мой отец вас ругал. Бабушка сказала, что у нее больше нет внука. Что вы такого натворили, Абдулла-ака?
Абдулла не ответил. Он медленно спустился с веранды и, спотыкаясь, пошел к воротам. Сквозь слезы, застилавшие глаза, он почти ничего не видел.