Зеленое море, красная рыба, черная икра
Шрифт:
Я взял в руки маленький полотняный мешочек, раздернул завязочку – черные сухари с какой-то темной пылью. Принюхался – перец.
– Что это? – спросил я.
– Это здешняя черная метка. Предупреждение о смерти.
– Где вы это обнаружили?
– «Обнаружил»! – усмехнулся он. – На веревочке к двери моего дома привязали. Предупреждают, чтобы я их не трогал. Но они меня напрасно пытаются испугать. Перед тем как сожгли Саттара Аббасова, мне тоже такую прислали. Я приносил к Буракову, показывал. Они ведь не на Саттара охотились – на меня…
– А.
– Сказал, что у каждого милиционера десяток таких дома. И у него, и у Агаева тоже… – Он спрятал метку в карман. – Но я им всем яйца поотрываю, прежде чем они до меня доберутся.
«Что за странные обычаи… – подумал я. – Черные метки присылают одним, а убивают других…»
Машину я вел сам.
Когда проезжали по центральной площади, мы с Балой стали свидетелями прибытия в обком двух высоких гостей.
Крупный мужчина с депутатским значком и Золотой Звездой Героя и моложавый стройный генерал вышли из белой – со шторками на стеклах – «Волги» и не спеша направились к подъезду. Их сопровождал уже знакомый мне зампредисполкома Шалаев.
– Кто такие? – спросил я Балу.
– Не знаете? Кудреватых, директор сажевого комбината. С ним генерал Эминов – начальник областного управления…
Мы выехали из города.
Серое, затянутое низкими облаками небо неслось нам навстречу. Земля вокруг проживала свой самый счастливый – медовый месяц, вся она была темно-зеленой, покрытой фиолетовым цветом верблюжьей колючки. Через две недели, знал я, от всего этого нежного цветения ничего не останется, поскольку это не степь, это пустыня. И она вернется в свой исконный желто-серо-белый выгоревший естественный цвет.
Бала был идеальный попутчик. Он не начинал разговора первым – ерзал, пыхтел, поправляя сползавшие на нос огромные свои очки, но все же был нем как рыба.
Трасса была пуста. Вблизи берега не было видно ни одной лодки, ни одной машины с перекупщиками. Все тот же космический ландшафт – пески да колючки – сопровождал нас вдоль всего пути. Пустая, все еще малообжитая земля. Совсем недавно несколько незадачливых путешественников, ехавших на маашне из Бекдаша* в Красноводск, рассказывал мне кто-то, решили сократить путь и поехали напрямик через пустыню. Спустя несколько недель их нашли мертвыми – заблудились в дороге, умерли. Видимо – от жажды. Шакалы поели останки.
Мы проскочили место, где в прошлый раз вместе с Хаджинуром остановили машину снабженца сажевого комбината. Впереди показалась метеостанция. Я не снижал скорости.
Теперь мы мчали вдоль серых песков. И разнотравье здесь было в основном сине-серое, цвета ветоши. Почва казалась известково-белой, на небольших барханах темными кляксами чернели колючки, разросшиеся до размеров кустарников. Справа показались серо-зеленоватые темные полосы.
Не доезжая метеостанции, я круто повернул к берегу. Затормозил.
Нас успели заметить – от метеостанции к нам потянулась делегация: жена Касумова, малюсенький, смуглый до черноты усатый человек – Бокасса, которого я видел во время осмотра
– Ну, как там он? – спросил Бокасса, крохотный «мальчик-дедушка» с толстыми усами. – Живой? – На лице его плавала та же, что и в прошлый раз, когда я увидел его впервые, странная гримаса – то ли печальная улыбка, то ли счастливый плач. – Как? Как? – Он наступал на нас с беспечной опасной шуткой сумасшедшего, и я принужден был ответить ему словами Хаджинура Орезова:
– Отойди, Бокасса, не путайся под ногами!
Карлик тотчас же забыл о своих вопросах, счастливая страдальческая улыбка стала выглядеть более веселой, даже игривой. Он присоединился к детям, став между мальчиком с «вок-меном» – самым крупным из детей, которому Бокасса доходил головой до плеча, – и самым меньшим.
– Ну, как он? – повторила жена Мазута, здороваясь. – Передачи принимают?
– Должны, – сказал я.
Она кивнула.
– Легко сказать – «принимают»… Я поеду, а с ними как? – Она показала на детей.
– Хорошо, – сказал я. – Соберите ему что-нибудь, мы захватим.
Она невнятно поблагодарила.
Я поискал глазами и увидел «козлятник» Касумова – он ничем не отличался от других таких же – прибитые «заподлицо» доски-«двадцатки» образовали глухой непроглядный круглый забор, достаточно высокий, поэтому взобраться снаружи и увидеть, что там, внутри, тоже не было возможности. От метеостанции к «козлятнику» тянулись электропровода. На калитке, навешенной изнутри и полностью прикрывавшей любые щели, висел огромный ржавый замок.
Я показал на забор.
– Откроете нам? Ключи есть?
Она полезла в карман цветастой, как у цыганок, юбки.
– Вот.
Втроем мы вошли в маленький, огороженный со всех сторон дворик. В середине находился домик или сарай, дверь которого забыли закрыть. Я заглянул внутрь – кроме верстака с инструментами там стоял еще маленький телевизор «Шилялис». На полу виднелось несколько гребных винтов, а на приколоченной к стене сарая перекладине висели два новеньких мотора «Вихрь-30».
Настоящая браконьерская база, подумал я.
– А где тут тайник нашли?
Не говоря ни слова, Касумова обошла изгородь – сбоку, со стороны моря, рядом с несколькими досками, лежал камень-валун, она нагнулась, с усилием откатила его.
– Это? – я удивился.
– Да.
Мы с Балой подошли ближе. Под камнем была отрытая, видимо, совсем недавно, не очень глубокая ямка. Дно ее устилал песчаник.
Все это было странно. Браконьер наверняка смог бы подыскать на берегу более надежный схорон.
Пока жена Касумова собирала передачу мужу, я снова осмотрел берег. Вдоль залива тянулся обширный пляж, устеленный мелким белым ракушечником. Огромные черные камни, видневшиеся в прибрежной полосе, были остатками древней скалы, обрушившейся в море.