Зеленое море, красная рыба, черная икра
Шрифт:
– Нет вроде.
Над дверью вспыхнула лампочка, и секретарь Митрохина, до того не обращавшая на меня ни малейшего внимания, оторвалась от своих ногтей и кокетливо улыбнулась:
– Вас приглашают…
Знакомое аэродромное величие кабинета, ощущение взлетной полосы, обозначенной ковровой дорожкой. Первый поднялся из-за стола.
– Присаживайся… – Митрохин кивнул на приставной столик и сам тоже пересел, оказавшись напротив меня. – Что там с этим делом Умара Кулиева? – спросил он. – Ну, мало ли что преступник сочинит, чтобы выкрутиться?
– Стоит! Умар Кулиев в предъявленном невиновен…
Меня мучила жажда, но графин с водой стоял на столике в стороне.
– Мне докладывали обратное… – сказал Митрохин.
Без стука в кабинете появились прокурор Довиденко и полковник Эминов. Довиденко поздоровался со мной коротким, сухим кивком. С лица Эминова не сходило злое, капризное выражение. Он снова не заметил меня.
Митрохин подал знак – Довиденко и Эминов сели чуть поодаль, чтобы не мешать нам, и в то же время при первой необходимости дать Первому справку. Все у них спланировано, который раз я снова мог в этом убедиться.
– …Между прочим – раз уж мы заговорили о работе водной прокуратуры, – сказал Митрохин, – как ты смотришь, если мы переведем вас в помещение бывшей военной? Это – не жилой дом, все приспособлено. Вначале людям необходимо создать нормальные условия, а потом спрашивать с них работу. Устроитесь, а там, глядишь, решим и жилищные вопросы… Надоело, наверное, жить как на бивуаке?
Я знал теперь, что меня ждет, если я соглашусь быть послушным. Особняк бывшей военной прокуратуры. Квартира. Кормушка. Как равный, получу я свой кусок от общего жирного пирога. Я перестану быть парией в среде местного начальства. Мы будем встречаться с Митрохиным, Довиденко и Эми-новым на сессиях и активах, обмениваться новостями, приглашать друг друга на юбилеи и праздники. «Ты – нам, мы – тебе!» Ничего другого не требовалось.
В кабинете стало тихо. От меня ждали ответа.
– Надо срочно освободить невиновного, – повторил я. – Дело Умара Кулиева полностью сфальсифицировано…
Сделка не состоялась.
– Вы говорите об улучшении работы водной прокуратуры… – тотчас подал голос Эминов. Это был опытный демагог. – А он делает вид, что не понимает.
Брезгливое выражение не сходило с его лица.
«Это не маска, – подумал я. – Он действительно оскорблен. Какой-то водный прокуроришка выступил против исконных привилегий здешней чиновничьей мафии…»
– Пусть скажет тогда, для кого его помощник сегодня утром получил взятку – не много ни мало – тридцать тысяч…
Я выслушал эту клевету молча, не шевельнув ни одним мускулом.
– Бала Ибрагимов уже взят под стражу, и деньги у него изъяты! Я говорил с ним. Молодой, но уже глубоко аморальный, развращенный юноша…
«Толстый, неуклюжий Бала! – подумал я. – Деликатный, в темных очках-консервах, идеалист… Конец твоим честолюбивым мечтам о прокурорской карьере!»
Я посмотрел на графин –
– А вот письмо от следователя водной прокуратуры – Гусей на Ниязова, он возмущен…
«Сколько же еще у них для меня новостей? Вечно занятый семьей и детьми Гусейн! Не поэтому ли он сидит на больничном и не показывает носа…»
Потом Митрохин снова возвратился к Умару Кулиеву – меня к чему-то готовили.
– В связи с делом Кулиева нам удалось поднять – и на такую высоту! – принципиальные вопросы борьбы с браконьерством! Народ до этого здесь спал, свыкся с тем, что происходит…
– О чем вы говорите… – невежливо прервал я Первого. – О каких принципиальных вопросах, когда невиновный осужден на смерть!
Но Митрохин словно не услышал меня:
– Сразу же пошли десятки, сотни писем! Тысячи подписей со всего Союза. «Смерть! Никакой пощады убийце!» Я лично выступил в республиканской газете… И теперь как? Что мы им скажем? «Ошиблись. Извините!» Так?
– Что об этом говорить зря… – Я снова прервал его.
Митрохин странно взглянул на меня.
– Ты в курсе?
– О чем вы?
Теперь уже не только Митрохин, но и Довиденко, и Эминов смотрели на меня волчьими, настороженными глазами.
Я все прочитал в их глазах.
Умара Кулиева не было больше в живых. Живой он был им опасен, и приговор спешно приведен в исполнение.
Я не рванул рубаху на груди, не взвыл глубоко, по-собачьи, от невыразимого отчаяния и безнадежной боли. Я поднялся, налил из графина воды.
– А мои телеграммы в Москву? В Президиум Верховного Совета? Генеральному прокурору?
– Видишь ли… – объяснил Митрохин. – Довиденко попридержал их. Ему показалось, что он обязан посоветоваться со мной.
– Когда его расстреляли? – спросил я.
– Сегодня. Рано утром.
Довиденко задержал телеграммы. Эминов, член коллегии республиканского МВД, ускорил приведение приговора в исполнение.
Они все еще следили за мной. Настороженно и в то же время уже успокаиваясь.
Поезд ушел. Ничего нельзя было больше сделать.
Я поднял стакан и долгим неудержимым швырком выплеснул содержимое в их перекосившиеся лица. У меня было чувство, словно я окропил их кровью невинно казненного.
Никто не сказал мне ни слова.
Я поставил стакан и пошел к дверям.
Эпилог
Последним в ряду смертоносных событий этих недель была гибель молодого следователя Алиханова, который вел дело Умара Кулиева.
В машине у него отказали тормоза, она сбила легкое ограждение на причале, недалеко от кафе «Сахиль», и сверзилась в море.
Эдик Агаев на следствии и в суде все отрицал и получил шесть лет. Шефу лодок определили пятнадцать. Цаххана Алиева так и не нашли.
Бала был осужден на восемь лет. Многократные обращения в надзорные инстанции его родителей и мои пока ни к чему, не привели.