Зеленое солнце
Шрифт:
Что-то почувствовал. Что-то смутное. И почти сразу, едва почувствовал, дернулся с кровати. Это потом завибрировал телефон и заголосил мелодией Миланы.
Слёзы колышутся за окном, Сосны — вокруг у меня стена. Слёзы пугают своим теплом, Сосны — най-най-най-най-най.Это
Взял трубку. И принял вызов.
— Назар, — тихо, почти бессильно выдохнула Милана и на мгновение растерялась — слишком неожиданным оказалось услышать его голос через долгие недели, в которые ей доставалось лишь уведомление, что абонент — не абонент. Сначала считала, что это временно. Застрял в лесу, уехал на границу, спит, телефон разрядился, торчит в больнице с Анькой. Но дни шли, а ничего не менялось. Только электронный голос робота в трубке. Закравшаяся мысль, что Назар сменил номер, прочно обосновывалась в ее голове, но Милана упрямо продолжала набирать его. Каждый день, через день, два раза в неделю, и снова день за днем. Она и сама не заметила, как это стало привычкой. Только Олекса бухтел, что она превратилась в телефонного наркомана.
Вот и сейчас, когда она потянулась к трубке, вместо того, чтобы поглощать ужин, который он тщетно пытался в нее впихнуть, то проворчал что-то вроде «я удалю его контакт из твоего телефона нахрен!». И увидел, как лицо Миланы вмиг стало живым, будто красок добавили. Со щек схлынула бледность, глаза вспыхнули радостью, губы дрогнули, произнося имя Назара.
Не глядя на Олексу, она вскочила с места и ринулась в комнату, и уже там, опомнившись, заговорила звонко и сбивчиво:
— Назар… Как ты? Ой… Я не помешала? Ты не занят? Блин… Послушай, я… мы можем увидеться, а? Это не отнимет много времени. Я бы приехала, если удобно.
Несколько секунд он молчал, жадно впитывая в себя ее голос и ее эмоции. И пытаясь понять собственные, из которых одна была самой сильной — жажда оказаться немедленно рядом. Такая мощная и всепоглощающая, что страшно стало: он может простить ей все на свете, даже предательство. Даже, мать его, предательство. Но как забыть, что она так и не пришла? Он сможет забыть?
Он не сможет. И это будет жрать его день ото дня, пока не сожрет. И что тогда? Что с ним будет тогда?
Назар хватанул ртом воздух и заставил себя вернуться в реальность.
— Это еще зачем? — грубовато спросил он. — Что ты тут забыла?
— А если я соскучилась? — грустно усмехнулась она. — Но это, наверное, неважно, да… Нам поговорить надо. О нас поговорить.
— А нам ещё есть о чем разговаривать? — вытолкнул он из себя, злой на ее «соскучилась».
Она потерла лоб, сделала несколько шагов по комнате, пока в трубке висела тяжелая тишина.
— Есть. У нас ребенок будет.
Назар издал острый, неприлично громкий смешок. Непроизвольно, само вырвалось. И точно, как Милана, вскочил с кровати, потирая лоб и делая несколько шагов к маленькому круглому окошку из цветных витражных стекол.
— Чё? Ветром надуло? — мрачно выдал он.
— Ты… ты сейчас серьезно? — растерянно пробормотала Милана. К горлу подбирался противный ком, который мешал говорить.
Да откуда он знал, серьезно или нет. Анька его в мужья хотела, залетела нарочно, с ней все ясно. Милана — явно не планировала. С ее-то… целями. Но тягалась же с другим… он ее кинул, что ли? Надо теперь на кого-то ребенка повесить? Для этого и сельский дурак сгодится?
Назар вжался лбом в стекло, пытаясь остудить голову. На улице мороз, а ему невыносимо горячо. Следствие попытки ампутации?
— Мой, говоришь?
В ответ стало совершенно, неестественно тихо. Но он знал, что она все еще там. И знал, что надо сделать так, чтобы это точно был их последний разговор. Насовсем, чтобы больше ни слова друг другу. Потому что снова — он не выдержит. Либо… либо пусть и правда она сделает уже хоть что-нибудь, чтобы он смог удовольствоваться ее полуправдой. Пусть она хоть что-то ради него!
— Ну, ок, допустим, — переведя дыхание, чуть спокойнее проговорил Назар. — Чем докажешь? Можно там тест как-то сделать? Чтобы точно знать?
От его слов предметы вокруг пришли в движение, закружившись в медленном хороводе. Конечно, она не ждала от него проявлений радости, даже заинтересованности не ждала. Но все эти дни она пыталась искать ему оправдания. Иначе придется признаться самой себе, что она — просто влюбившаяся дура, а с его стороны это было лишь желанием деревенщины заполучить столичную девчонку. Он потом этим еще и хвастал? Перед другими парнями, от которых так легко избавился. Перед ментом своим, перед Анькой. Бред какой-то. И ощущение, что все это происходит не с ней. Это не может с ней происходить. Но что, если Олекса прав, и Назар просто не захотел ехать с ней. Она столько раз звала. Он всегда находил объяснения, но разве только в этом его слова не сходились с поступками?
Обещал не обижать, и делал это с завидной регулярностью.
Говорил, что не отлипнет, и исчез с радаров.
«Я никому тебя не отдам», — снова проговорил в ее голове Назар. Никому не отдам, а сам с Анькой… И требует доказательств. Вот так — без дураков. Чтобы отстала. Чтобы не мешала ему и его Аньке.
Ей показалось, что теперь мир завертелся с удвоенной скоростью. Как так получилось, что именно он — чужой и далекий, оказался единственным, кто ей нужен? И уже понимая, что тонет, но в отчаянии хватаясь за последнюю соломинку, Милана негромко проговорила:
— Я люблю тебя.
А в ответ услышала его хриплый, тяжелый выдох. И звук голоса, похожего на его, но и какого-то чужого одновременно:
— Сделай тест. И мы поговорим.
Она резко остановилась, подняла голову и обнаружила себя у огромного до потолка шкафа с такими же огромными зеркалами на дверцах. В глазах слезы, подбородок дрожит, волосы, небрежно заплетенные в косу. Только мир кружиться перестал. Милана сделала глубокий вздох, выныривая на поверхность, растянула губы в широкую улыбку, так, будто улыбалась в камеру на фотосессии, и неожиданно легко проговорила, перед тем как нажать отбой: