Зеленоглазое чудовище. Венок для Риверы
Шрифт:
Но он не убивал Маурин.
Было ли это глупым, сентиментальным решением старшего брата? Может быть. Нет, он так не думал. Ни Нед, ни грабители. Снова он вернулся к анонимному письму. Кто-то из прошлого? Угроза? Борьба за пистолет?
Алмазные серьги, которые он поднес Маурин в качестве подарка к помолвке, по-прежнему лежали в бежевой коробочке. Эндрю открыл ее. Серьги слабо поигрывали отблесками. Подобно почти полностью потускневшим фотографиям, стал всплывать образ Маурин: и когда он дарил их, и буквально перед вечеринкой у Билла Стентона, когда она именно их выбрала, чтобы
Я люблю тебя теперь даже больше, чем когда мы только поженились. Ты самый покладистый человек в мире, тебя так легко любить.
Миссис Тэтчер… Розмари… Она любила тебя. Безумие сомневаться в этом хоть на мгновение. Надежда вернулась, дикая, разрушительная надежда, которая, если бы и оправдалась, не принесла бы ничего, кроме отчаяния.
Он щупал одну серьгу, автоматически пробуя вынуть ее из подкладки. Она зацепилась. Он потянул посильнее, и вся верхняя часть обшивки выдернулась вместе с ней. Внизу лежал свернутый кусок газеты. Он вынул его и развернул. Там была фотография, аккуратно вырезанная из какого-то бульварного листка, что-то связанное с уличным происшествием. Довольно неясная фигура женщины со светлыми волосами, которую либо поддерживает, либо забирает полицейский. Три крошечные собаки, прыгающие вокруг них. Одна из собак, казалось, вцепилась зубами и повисла на штанине полицейского. Заголовок внизу под картинкой гласил:
«Собака кусает копа. Три чихуахуа, принадлежащие мисс Ровена Ла Марш, 215 Вест, Шестьдесят первая улица, свирепо набросились на копа, который пришел к их хозяйке на помощь, когда та упала в Центральном парке Веста. Мисс Ла Марш была отправлена в Белевью на обследование. А куда трех чихуахуа — к собачьему психиатру?»
Эндрю тупо смотрел на фотографию. Зачем, спрашивается, Маурин вырезала это и спрятала в коробочку с серьгами?
Ровена Ла Марш, 215 Вест, Шестьдесят первая улица.
Он услышал, как Нед вышел из кухни, и засунул фотографию в карман. Нед снова непринужденно улыбался.
— Черт, незадача. Потолок забрызган кофе. Я почищу позже. — Он сел на кушетку рядом с Эндрю. — Дрю, прости, пожалуйста. Мне очень жаль. Что ты собираешься делать?
Пойти к лейтенанту Муни? Сказать, что Нед подстроил грабеж и взял драгоценности? То, что раньше казалось решением, теперь совершенно не подходило.
— Когда придет лейтенант, — сказал Эндрю, — ты ничего не знаешь.
— О’кей. — Нед посмотрел на драгоценности. — А это?
— Я возьму их. Позже, если придется, избавлюсь от них.
Эндрю взглянул на часы. Два часа. Два часа до встречи с лейтенантом Муни. Ровена Ла Марш. Эта женщина должна иметь какое-то отношение к Маурин. А к ее смерти? Это был выстрел наугад, но какие у него еще ходы? 215 Вест, Шестьдесят первая улица.
Он положил драгоценности в карман и поднялся.
Нед спросил:
— Ты уходишь?
— Ухожу. Я заберу шкатулку. Выброшу где-нибудь.
Эндрю подошел к столу и запихнул разбитую шкатулку в бумажный пакет. Нед пошел проводить его.
— Дрю, я знаю, как ты себя чувствуешь. Плохо, да? Я имею в виду, пусть даже Маурин и была грязной маленькой шлюхой, но…
Эндрю не мог снова обсуждать
— Позвони после того, как лейтенант побывает здесь.
— Конечно, позвоню.
Выйдя из дома, Эндрю проехал через весь город до Плацы, поднялся в свою комнату и сложил вещи в сумку. У него была смутная надежда, что мать заплатит по счету, но та не позаботилась об этом. Он рассчитался и пошел по парку по направлению к Колесу Колумба. Когда Эндрю добрался до Шестьдесят первой улицы Веста, он увидел там санитарную машину, сгружающую мусор. На тротуаре стоял один полупустой ящик с отбросами. Эндрю опустил в него шкатулку и пошел дальше. Он был совершенно уверен, что ни один человек его не заметил.
Номер 215 был у старого, выложенного кирпичом дома, еще большей развалюхи, если только это возможно, чем жилище Неда. В пропахшем мочой коридоре Эндрю нашел нужный звонок. Квартира 3, Ровена Ла Марш. Он нажал на звонок, и через некоторое время, наружная дверь щелкнула; Эндрю пошел вверх по темной лестнице с викторианскими перилами красного дерева. «Нью-Йорк, — подумал он, — чудо-город Будущего». Было слышно, как вверху лают собаки, маленькие визгливые собаки, тявкающие с бешеным неистовством. Чихуахуа? Когда он добрался до двери Ровены Ла Марш и позвонил, внутри началась настоящая собачья истерия.
Дверь открыла женщина, крупная, лет пятидесяти, в мятом выцветшем голубом халате. Три чихуахуа, продолжая визжать, прыгали вокруг нее. Ее спутанные волосы были выкрашены в сверкающий платиновый цвет. Косметика и помада, наложенные довольно хаотично, создавали странный эффект совмещения, одна на другую, двух масок. Женщина, казалось, не совсем уверенно держалась на ногах, однако улыбалась широкой открытой улыбкой, выдававшей одиночество и желание пообщаться.
— Привет. — Ей приходилось перекрикивать гавканье собак. — Все нормально, дорогие, все нормально. Это друг. — Она сделала рукой неуловимый жест в их сторону, и, удивительно, собаки успокоились. — Привет, — сказала она еще раз, и приглашающая улыбка растянулась еще шире. — Давайте проходите.
И только когда она неуклюже подвинулась, пропуская его, Эндрю удостоверился, что она, не мелодраматически, но пьяна до отупения, когда начинают с маленького глоточка джина — и по нарастающей. «Мисс Ла Марш была отправлена в Белевью на обследование».
— Всегда неприятно, — сказала она, — когда собаки писают повсюду. Я не могу винить их сильно. Если бы ваша мать была законченной лентяйкой и не выводила бы вас в парк погулять, вы бы тоже писали повсюду, не так ли? Простите, у меня нечего предложить вам выпить. Не держу этого в доме. Не прикасаюсь к этому.
Они расположились в гостиной, а чихуахуа сновали у них под ногами, словно бабочки. Все здесь было розовым и голубым и, что только возможно, очень запущенным. Это было любовное гнездышко фермерской дочки 1929 года, которое не переменилось с тех пор, как был уложен краеугольный камень Радио-Сити. Ровена Ла Марш, улыбаясь, со смущенной любезностью указала рукой, с подстриженными оранжевыми ногтями на пальцах, на розовую кушетку, предложив садиться.
— Садитесь, молодой человек. Садитесь.