Зеленые тени, Белый Кит
Шрифт:
— Наш друг? Вы имеете в виду… Гэррити?
Все посмотрели на Гэррити.
— Об этом я и хотел рассказать, — сказал Гэррити, — когда сюда вломился. Они были в парке, стояли и… смотрели, как опадают осенние листья, потому что деревья обледенели!
— И это все? — вскричал в отчаянии Нолан.
— В тот миг этого было вполне достаточно, — сказал Снелл-Оркни.
— Неужели в парке Святого Стефана еще остались листья? — спросил Тималти. — А снег есть на деревьях?
Никто, оказывается, не знал. Мы все стояли не шелохнувшись.
— Черт, — оцепенело сказал Тималти, — лет двадцать прошло с тех пор, как я заглядывался
— Двадцать пять, в моем случае, — сказал Гэррити.
— Тридцать! — признался Нолан.
— Самое невероятное сокровище на свете, — сказал Снелл-Оркни. — Несколько пунцовых, янтарных, алых, багровых мазков. Память о былом, отголоски прошлого лета, каким-то образом зацепившиеся за веточки. А сами деревья! Ветви, ветки, одетые в ледяной панцирь, скованные морозом, отягченные снегом, уносимым прочь шелестящими шлейфами! Вот это да!
Все были околдованы.
— А-а… да… разумеется… так и есть… — бормотали они.
— Знает, что говорит, — прошептал Нолан.
— Угощаю всех, — сказал вдруг Снелл-Оркни.
— Какой проницательный! — сказал Тималти.
Подали выпивку, осушили стаканы.
— А где же находятся эти деревья? — воскликнул Нолан.
— Да… действительно! — заговорили все.
И не прошло десяти минут, как мы все вместе оказались в парке.
Ну и, как сказал Тималти, видели вы когда-нибудь столько листьев в одной кроне, сколько на первом же дереве сразу за оградой парка? «Нет!» — закричали все. А как вам второе дерево? На нем не столько листьев, сколько ледяной коросты, инея и снега, которые прямо на глазах откалываются и опадают на головы людей. И чем дольше они смотрели, тем больше осознавали, что это чудо. Нолан, бродя по парку, так запрокинул голову, что споткнулся и упал. Двое-трое его приятелей поспешили ему на помощь. Раздавался хор восхищенных голосов и вдохновенных возгласов, ведь, если им не изменяет память, на этих деревьях никогда не было ни листьев, ни снега, а теперь есть! А если они и были, то бесцветные, или если был цвет, то так давно… «А, какого черта, — сказали все, помалкивайте и смотрите!»
За этим занятием и провели остаток дня Нолан, Тималти, Келли, Гэррити, Снелл-Оркни с друзьями и я. Ибо осень убрала свои развешанные флаги, а зима вступила в свои права, чтобы укутать парк белым по белому. Здесь и нашел нас отец Лири.
Но прежде чем он смог что-либо сказать, трое посланцев лета попросили его их исповедовать.
И вот уже священник с мученическим выражением лица повел Снелла-Оркни с друзьями полюбоваться витражами в церкви, тем, как зодчий сложил апсиду, и церковь им так понравилась, что они начали наперебой громко расхваливать ее, и отцу Лири пришлось пропустить кое-какие молитвы и срезать углы, чтобы прийти к окончанию церемонии кратчайшим путем.
Но венцом всему дню стал вопрос, заданный в пабе одним из юных-пожилых мальчиков-мужей: что спеть — «Матушку Макри» или «Моего дружка»?
Начали спорить, потом проголосовали, объявили результаты и решили: пусть — споет и то и другое.
У него, по общему признанию, был дивный голос, и глаза у всех заблестели, и навернулись слезы. Сладостный, высокий, прозрачный голос.
И, как сказал Нолан:
— Не знаю, какой из него сын, зато дочь бы вышла — замечательная.
И все сказали «да».
Снелл-Оркни с друзьями собрались уходить.
Финн, увидев это,
— Погодите! Благодаря вам атмосфера в парке и его окрестностях улучшилась, не говоря уж о пабе. Теперь мы должны отплатить вам добром за добро!
— О нет. Нет, — последовал отказ.
— Да! Да! — сказал Финн. — А ну, ребята?
— Финн! — откликнулись все.
— Покажем спринтерский забег?
— Спринтерский забег? — раздался всплеск восторга. — Да!
— Спринтерский забег? — переспросили Снелл-Оркни и его друзья.
Глава 29
— Тут и сомневаться нечего — Дун быстрее всех. — Финн добавил: — Бегает от гимна.
— К черту Дуна!
— У него молниеносная реакция, мощный рывок под уклон, до шляпы не успеешь дотянуться, его уже и след простыл.
— Все равно Хулихан лучше.
— Лучше, черт побери. Спорим, вот сейчас? Пока этот бледный худощавый парень и его компания отсюда не уехали?
Или, думал я, до того, как все разом закроется, захлопнется, замолчит, то есть пивные краны, аккордеоны, фортепьянные крышки, солисты, трио, квартеты, пабы, кондитерские и кинотеатры. Огромная волна, словно в Судный день, выплеснет пол-Дублина под тусклый свет фонарей, где всем будет не хватать зеркал на автоматах с жевательной резинкой. Ошеломленные, лишенные духовной и физической опоры, эти души побродят, пошатываясь, словно прихлопнутая моль, потом заковыляют домой.
А пока я вслушивался в спор, жар которого, если не свет, доходил за полсотни шагов до меня и команды Снелла-Оркни.
— Дун!
— Хулихан!
Тималти, изучив сначала выражение на моем лице, потом на лице Снелла-Оркни, сказал:
— Вы, наверное, не можете понять, о чем мы тут толкуем? Спорт любите? Кроссы, четыре по сто, и прочую беготню?
— Я побывал на двух Олимпийских играх, — сказал Снелл-Оркни. Тималти разинул рот:
— Вы редкий человек. А что вам известно про всеирландское первенство по десятиборью, проводящееся в кинотеатрах?
— Спринт до начала гимна, о котором вы сейчас упоминали, — сказал Снелл-Оркни.
— Постой, постой, — не выдержал я наконец. — Какой-какой спринт?
— Д-о г-и-м-н-а, — чеканно, по буквам, произнес Финн.
— Я знаю, что с тех пор, как ты приехал в Дублин, — встрял Тималти, — ты, как заядлый киношник, ходишь в кино.
— Вчера вечером, — сказал я, — я смотрел фильм с Кларком Гейблом. Позавчера — старый фильм с Чарльзом Лафтоном…
— Довольно! Ты — истинный киноман, как все ирландцы. Если бы не кинотеатры и пабы, бедные и безработные шлялись бы по улицам вместо того, чтобы выпивать, мы бы давно вытащили затычку и этот остров уже ушел бы на дно. Итак, — он хлопнул в ладоши, — какая отличительная черта нашей породы бросается вам в глаза каждый вечер после фильма?
— После фильма? — задумался я. — Постойте! Это же — национальный гимн?
— Так, ребята? — закричал Тималти.
— Именно! — сказали все хором.
— Десятки лет каждый Божий вечер, после каждого фильма, оркестр как грянет во имя Ирландии, — запричитал Тималти, — можно подумать, все соскучились по этому жуткому гимну. И что происходит ПОТОМ?
— Ну, — сказал я, входя во вкус, — если ты мужчина, то пытаешься вырваться из кинотеатра за те несколько бесценных мгновений между концом фильма и началом гимна.