Зеленые ворота

Мейсснер Януш

« — Стрелял, не поднимая пистолета к глазам», — промелькнуло у него в голове.

Теперь Мартен понял свою ошибку. Он был серьезно ранен и не мог терять ни минуты. Но теперь фигура графа расплывалась перед глазами: её заслоняли клубы дыма, пронизанные розовыми отблесками восходящего солнца. Лишь бледное лицо Бланкфора маячило над этой завесой.

Целясь прямо в него, Ян спустил курок, а потом, чувствуя, как уходят силы, выпалил чуть ниже из другого пистолета.

Он ещё стоял, не уверенный, что попал, ожидая второго выстрела противника, но стремительно слабея. Боль вгрызалась ему в ребра, и горячая волна шла от бедер вверх, заливая потом спину, живот, грудь, плечи, шею и щеки. Огромным усилием воли Ян

сдержал головокружение и сумел удержаться на ногах. Ощутил дуновение ветра на висках и заметил, как облако дыма проплывает перед глазами. Уронив пистолеты, обеими руками ухватился за вешку, чтобы удержать равновесие.

Теперь он увидел барона де Трие и мсье де Ля Сов, которые бежали через поляну со стороны дороги, где стояли экипажи. За ними спешили врач и два кучера. Они остановились посреди поляны и склонились над лежащим навзничь телом.

— Вот значит как! — громко вздохнул он и опустил невыносимо отяжелевшую голову.

Его помутневший взор упал на небольшую лужу крови под ногами. Красные струйки и отдельные капли стекали по левой штанине на стебли притоптанной травы. Пощупав бок, Ян убедился, что тот чудовищно разодран между нижними ребрами и бедренным суставом. Не выпуская из правой руки вешки, служившей ему опорой, он сполз на землю и в ту же самую минуту услышал приближавшиеся голоса Армана и Ричарда. Мартен хотел было повернуться и встретить их улыбкой, но тучи черных, красных и зеленых мотыльков затрепетали у него перед глазами, все заглушил нестерпимый шум их крыльев и рухнул Ян в какую-то бездонную пропасть.

ГЛАВА VI

Весть о внезапной смерти графа Оливье де Бланкфора, который сразу после назначения губернатором Перигора погиб, прошитый двумя пулями в поединке со знаменитым корсаром Яном Мартеном, немедля облетела Бордо и моментально разлетелась по поместьям Шаранты, Дордони, Гаронны, Ланд и Герса, вызывая возмущение господ гугенотов, видевших в лице графа своего вождя в борьбе с католиками. Они требовали голову убийцы, опираясь на вымышленные слухи, якобы поединок тот был не благородной дуэлью, а обычным убийством, причем кровожадный корсар, якобы уже ранивший своего врага, добил его, приставив пистолет к сердцу. И в довершение несчастий это должно было случится рядом с Бордо, под боком Его королевского величества, что так или иначе грозило плахой или виселицей.

Король не уступил этим требованиям. Ходили слухи, что на его отказ повлияли мольбы и слезы прекрасной возлюбленной Мартена, которая на краткий миг завладела сердцем склонного к мимолетным любовным приключениям Генриха Доброго. Роман, впрочем, закончился прежде, чем о нем начали говорить вслух, поскольку взятие Амьена испанскими войсками во главе с графом Фуэнтесом ускорило возвращение короля в Париж, не говоря уже о скандале, поднявшемся вокруг пресловутого поединка или даже убийства.

Но шум вокруг него не прекращался. Его умело подогревали сторонники и приятели Бланкфоров — барон де Трие, мсье де Ля Сов и де Шико, и даже католик Карл де Валуа, герцог Ангулемский.

Едва Их королевское величество покинули Бордо, как толпа науськанных бандитов, дворянских слуг и бродяг, как впрочем и набожных деревенских гугенотов из ближайших окрестностей напала на шато Марго-Медок. Поместье Мартена было разграблено и буквально сметено с лица земли. Дом и все хозяйственные постройки сгорели в пламени пожара, даже персиковый сад и виноградник пали под топорами фанатичной толпы. Уцелел только «Зефир», который в это время находился на пути из Бордо в Ла-Рошель под командой Стефана Грабинского, имея на борту тяжело раненого капитана и его впавшую в отчаяние возлюбленную.

Спасением Мартен обязан был командору де Турвилю, который вовремя предупредил его помощника об опасности, грозящей со стороны ещё одной банды, наспех собранной в

порту посланниками некой высокопоставленной особы, оставшейся в тени, но питавшей яростную ненависть к славному корсару. Несмотря на умолчание коменданта порта и крепости Ла-Рошель можно было догадываться, что личностью этой был командующий Западным флотом адмирал Август де Клиссон…

О всех эти событиях Мартен узнал гораздо позднее, после многих-многих дней, которых он не помнил и не мог бы пересчитать. Его впечатления об этом длительном периоде ограничивались неясными видениями, расплывавшимися в непроницаемой тьме.

Временами ему мерещилась склонившаяся над ним фигура Марии Франчески, и тогда её близость ошеломляла его, до боли пронизывая сердце и целиком поглощая разбегавшиеся мысли. Пытался с ней заговорить, но она клала свою нежную, благоуханную ладонь ему на губы, приказывая молчать. Он подчинялся этому приказу без протестов, чувствуя себя ужасно ослабевшим, — настолько, что попытка произнести единственное слово требовала гигантского усилия.

Видел он и другие фигуры и лица, которые казались знакомыми, хоть он и не помнил, кому они принадлежали. Ян не пытался даже вспомнить имен этих людей или вызвать из тьмы забвения факты и обстоятельства, с ними связанные, поскольку все это осталось где-то безмерно далеко, так далеко, что преодоление этого пространства в сонном и ленивом мозгу становилось для его сознания непосильным делом.

Потом через некоторое время, продолжительность которого он никоим образом определить не мог, видения и звуки (то ли возникающие в его подсознании, то ли доходящие до него снаружи и в горячке разраставшиеся до гигантских размеров) создавали неописуемый хаос, то волнуясь, как вспененное море во время шторма, то кружась вокруг него, словно огромные раскрученные колеса, то вновь с треском разлетаясь во все стороны и соединяясь вновь в непостижимое целое, что сопровождалось нестерпимым громом, от которого раскалывался череп.

Доминирующим ощущением, которое он испытывал в это время, была непонятная тревога. Непонятная и непостижимая тем более, что до тех пор он никогда её не испытывал. Ян боялся шевельнуться, крикнуть или хотя бы вздохнуть поглубже, и в то же время не мог оторвать взгляда от того, что происходило под его опущенными веками. Страх держал его за горло стальными клещами, кровь, казалось, кипела в жилах, а сердце замирало от ужаса.

Эти приступы повторялись часто и начинались почти всегда одинаково: с картины какой-то бесформенной темной массы, то ли тучи черной пыли, несомой ветром по пустому пространству, то ли бешеной, вздымавшейся до неба волны со срывающимся гребнем. Быстрый клубящийся водоворот этого вещества окружал его со всех сторон, и уносил неведомо куда. Вдруг из темноты на его пути проступала какая-то преграда — каменная башня или скала, о которую он с шумом разбивался, а колокольный звон, доносящийся из-за нее, рос, приближался, болезненно гудел в мозгу, словно собираясь разорвать и смять его основу. И тогда в той скале открывались настежь ворота с зелеными створками, поток, несущий Мартена, развеивался и иссякал, и его тут же окружала процессия одетых в черное фигур в капюшонах, с зажженными факелами в руках.

Мартен шел в первых рядах во главе процессии, зная, что за воротами его ждет смерть. Чувствовал себя бесконечно усталым, старым, сломленным и опустошенным. Проходя в ворота, поднимал взгляд и обнаруживал безбрежную пустоту. Только после этого в той пустоте начинало происходить что-то странное и пугающее. Камни, которыми была вымощена огромная, тянувшаяся до горизонта площадь, распухали как чудовищные волдыри и в конце концов лопались, брызгая кровью. И тогда где-то далеко срывался вихрь, и разлившаяся кровь багровела, и ужасные, непонятные видения из предыдущих горячечных кошмаров повторялись неизвестно в который раз.