Зеленый берег
Шрифт:
Мальчик не задумываясь ответил, поразив Гаухар, дерзостью:
— Пусть Раушания-апа сперва сама сходит в баню, вымоет шею, причешется и пришьет пуговицу к кофточке, потом и я пойду мыться.
Раушания — прежняя учительница мальчика. Неряшливая по внешнему своему виду, она еще допускала грубое обращение с учениками.
Гаухар постаралась замолчать выходку мальчика, но с того дня стала особенно следить за своей одеждой, за манерой держаться. Что касается дерзкого мальчика, он назавтра явился в класс подстриженный, а через месяц-другой стал вообще аккуратистом, легко переходил из класса
Класс привычно встал, здороваясь с Гаухар. Она в обычном, ровном тоне начала урок. Вскоре заметила, что ребята удивленно переглядываются. Несомненно, они ждали, что учительница начнет урок с разговора о вчерашнем происшествии. А она, будто ничего и не случилось, рассказывала о живой природе.
К середине дня ребята держались уже свободнее, — вероятно, думали, что все обошлось, с них ничего не спросят. Нет, Гаухар не забыла. Когда до конца последнего урока остались какие-нибудь пять минут, она вдруг закрыла книгу, которую держала в руках, подошла вплотную к передней парте, обвела класс строгими глазами.
— А теперь поговорим о вчерашнем. Случай, надо сказать, очень редкий и тревожный. Но прежде всего давайте объяснимся с Зюбаржат. Получилось так, будто она чуть ли не главная зачинщица всего. И вы, витать, готовы согласиться с этим. Между тем поведение ваше следует назвать не только плохим, но прямо-таки позорным. Вы затеяли драку, словно хулиганы. И чернильницу у Зюбаржат разбили.
— Гаухар-апа, — обратилась девочка, — мне принесли новую чернильницу. Такую, как моя прежняя.
— Кто принес? Тот, кто разбил твою чернильницу?
— Не знаю, Гаухар-апа. Когда я пришла утром в класс, чернильница стояла на моей парте. Чернила налиты, и мешочек мой рядом лежит.
— Садись, Зюбаржат.
В классе Гаухар не было подлиз и ябед. Она, насколько это было в ее силах, приучила детей не лгать. Если же ребята правдивы, то и «доносчики» не заводятся. И сейчас она не сомневалась, что Зюбаржат говорит чистую правду. Ну, а какой смысл допытываться, кто именно разбил чернильницу? Поставить виновного черед классом, чтобы проучить? Но ведь он уже признал свою вину, добровольно исправил свой, возможно, нечаянный, проступок. Если бы чернильница не была принесена, все равно вряд ли удалось бы найти виновного. Скорее всего это случилось во время свалки, когда никто ничего не видел. Да и сам виновный в первую минуту мог не заметить, как смахнул чернильницу с парты.
— Я не буду допытываться, кто поставил на парту Зюбаржат новую чернильницу, — продолжала Гаухар разговор с учениками. — Вероятно, тот, кто разбил старую. Но кто бы ни сделал это, он осознал свою ошибку. Вот это самое ценное. Осознал, — следовательно, впредь будет осторожным. Да и в драку не полезет. Так ведь, ребята?
Класс молчал. Гаухар тоже перевела дыхание. — Ну, из-за чего все же поднялась драка? Кто хочет сказать? Поговорим откровенно. Неужели нет желающих? Не думаю, чтобы она началась ни с того ни с сего. Ты хочешь сказать, Ахмет?
Поднялся мальчик, сидевший на последней парте. Он был самый рослый в классе, потому Гаухар и посадила его позади других. Ребята иногда называли его жирафом. И вот что сказал Ахмет:
— У нас в классе больше всех любит хвалиться Каюм. Ну, он начал уверять:
Ахмет замолчал. Да и не нужно было продолжать. Конечно, из-за лобзика и разгорелся сыр-бор. Каюм» разумеется, толкнул Гафара: «Замолчи ты со своим лобзиком!» Гафар ответил толчком посильнее. И началось. У каждого нашлись сторонники. И пошло — полетели чернильница, тетрадки, книжки.
— Вот мы и добрались до корня, — заключила Гаухар. — Теперь совершенно ясно — не было серьезной причины, чтобы начать драку, которая опозорила весь класс. Вы горячились, как петухи. Позабыли о чувстве товарищества. Директор школы Шариф Гильманович хотел сам все расследовать. Я попросила разрешить, чтоб разобрался класс. Теперь надо оправдать доверие директора. После урока я должна зайти к нему и рассказать все, как было. И, пожалуй, не буду наказывать зачинщиков драки, они без того поняли свою ошибку. Но я строго предупреждаю: чтоб больше такое не повторялось! Пусть это будет в первый и последний раз. На том и кончили, можете расходиться. Не шуметь. Споров, кто виноват больше, Каюм или Гафар, не затевать.
Ребята чинно вышли из класса. Но уже на лестнице начался галдеж. Что ни говори, дети есть дети, дисциплина, пока не привыкли, сковывает, утомляет их. К тому же надо дать выход лишней энергии.
Гаухар зашла к директору, рассказала обо всем. Сидевшая у директора преподавательница, выслушав, заметила:
— На первый взгляд все вроде бы правильно, А если вникнешь, получается вроде бы не так гладко… Не обижайся, Гаухар, вовсе не оказываешь ли ты ребятам медвежью услугу тем, что слишком доверяешь им? Они, почувствовав мягкость вою, сядут тебе на шею. Это одно. А второе — надо ли выгораживать Зюбаржат? Я не хочу считать ее главной виновницей, но чернильницу-то разбили именно у нее. Раз уж так случилось, она не лучше Других. Значит, отвечай вместе со всеми. Насколько я поняла, вначале вы держались той же мысли, потом передумали. Чуть ли не извинялись перед Зюбаржат. Мне кажется это непедагогичным. Как бы ни поступил учитель» он в глазах класса всегда должен остаться правым. Что будет, если ученики усомнятся в этом?
— Извините, — ответила Гаухар старой учительнице, — но мне кажется совсем не обязательным охранять правоту учителя во что бы то ни стало. Ведь ребята заметят, что преподаватель был не прав, промолчат, но останутся при своем мнении. Что плохого, если тут же, на главах у детей, учитель сам исправит свою ошибку?
Он докажет хороший пример ребятам.
Старой учительнице не понравились слишком вольные рассуждения Гаухар, да еще в присутствии директора школы. «Вот они, молодые учителя! Их самих еще надо воспитывать. Сегодня она не заметит свою маленькую ошибку завтра не увидит и большую».
— Я, милая Гаухар, тороплюсь на урок, — колюче сказала она, — а то потолковала бы с тобой подробней. Я тридцать семь лет учу детей. Из моих учеников немало вышло и Профессоров. Я многое видела. Надо бы тебе посчитаться с этим.
Она с достоинством вышла из учительской. Гаухар смущенно обратилась к директору:
— Мне, Шариф Гильманович, не хотелось спорить с ней, но как-то так получилось… Я ведь тоже ищу свой путь. Если неверно беседовала в классе, скажите мне об этом, я умею извлечь урок на будущее.