Зеленый Дом

Варгас Льоса Марио

Тебе и вправду жаль было оставлять ее в Учамале с сеньором Реатеги? – сказал Акилино. – Или ты это только так говорил?

– Чего мне было жалеть, – сказал Фусия, – я никогда не любил эту шлюху.

– Не вылезай из воды, – сказал Хулио Реатеги, – я искупаюсь с тобой. Но не стой голая: что, если приплывут канеро [33] ? Надень что-нибудь, Лалита, хотя нет, подожди, подожди немножко.

Лалита, сидя на корточках, плещется в заводи, и от нее по воде расходятся круги. Зашевелились лианы, свисающие на воду, и Хулио Реатеги: вот они, прикройся, Лалита, с канеро шутки плохи, они то ненькие, юркие, забираются куда не след, царапаются своими колючками, и все внутри воспаляется. Смотри, крошка, придется тебе пить отвары, что готовят боры, и целую неделю мучиться поносом.

33

Канеро – маленькие

донные рыбки, обитающие в водах Амазонки, Мараньона, Уальяги и других больших рек Южной Америки. Молодые канеро, 3 – 4 миллиметра толщиной, нередко проникают в уретру или задний проход человека или животного и повреждают внутренние органы, вызывая мучительные боли и обильные кровотечения.

– Это не канеро, а обыкновенные рыбки, разве вы не видите, хозяин? – сказала Лалита. – Вам показалось, просто водоросли колышутся. А до чего теплая вода, правда?

– А приятно, должно быть, Фусия, купаться вместе с женщиной нагишом, – сказал Акилино. – Жаль, что мне ни разу не случилось, когда я был молодым.

– Я проберусь в Эквадор по Сантьяго, – сказал Фусия. – Путь неблизкий, дон Хулио, и мы уже больше не увидимся. Вы об этом подумали? Ведь я уезжаю этой же ночью. А ей только пятнадцать лет, и я был первым мужчиной, который к ней притронулся.

– Иногда я думаю – почему я не женился, – сказал Акилино. – Но как мне было жениться при такой жизни? Всегда в пути, а на реке разве встретишь женщину. Вот ты не можешь пожаловаться, Фусия. У тебя женщин хватало.

– Договорились, – сказал Фусия. – Вы даете мне вашу лодочку и консервы. Это хорошая сделка и для меня, и для вас, дон Хулио.

– Сантьяго далеко, и тебе туда не добраться незамеченным, – сказал Хулио Реатеги. – А кроме того, в эту пору по ней не проплывешь, и ты потеряешь месяц с лишним. Не лучше ли тебе податься в Бразилию?

Там меня ждут по обе стороны границы из-за истории в Кампо Гранде. Я не так глуп, дон Хулио.

– Никогда тебе не добраться до Эквадора, – сказал Хулио Реатеги.

– И в самом деле, ты туда не добрался, – сказал Акилино. – Остался в Перу.

– Всегда у меня так получалось, Акилино, – сказал Фусия. – Что я ни задумывал, все выходило наоборот.

– А если она не захочет? – сказал Хулио Реатеги. – Ты должен сам уговорить ее, прежде чем я дам тебе лодку.

– Она знает, что мне придется мотаться с места на место, что со мной может случиться что угодно, – сказал Фусия. – Ни одной женщине не улыбается таскаться за человеком, которого разыскивает полиция. Она будет счастлива остаться, дон Хулио.

– И все-таки она пошла за тобой и во всем тебе помогала, – сказал Акилино. – Она вела такую же собачью жизнь, как и ты, и не жаловалась. Нет, что ни говори, Лалита была хорошая женщина, Фусия.

Так появился Зеленый Дом. Его строительство растянулось на долгие месяцы. Доски, бревна, необожженный кирпич приходилось тащить с другого конца города, и мулы, нанятые доном Ансельмо, едва плелись, увязая в песке. Работа начиналась, как только прекращался сухой дождь, и кончалась, когда крепчал ветер. Ночью пустыня поглощала фундамент и погребала стены, игуаны грызли тес, ауры [34] вили гнезда в заложенном здании, и каждое утро надо было начинать все сначала, расчищать песок, переделывать кладку. Весь город следил за этой глухой борьбой. «Скоро ли пришелец признает себя побежденным?» – думали пьюранцы. Но проходили дни, а дон Ансельмо, не впадая в уныние от неудач и не заражаясь пессимизмом друзей и знакомых, продолжал свою кипучую деятельность. Полуголый, с мокрой от пота волосатой грудью, веселый и возбужденный, он руководил работами, раздавал пеонам тростниковую водку и чичу, сам укладывал кирпичи, прибивал балки и сновал по городу, понукая мулов. И настал день, когда, увидев на другом берегу реки, напротив города, возвышающийся, как его эмиссар на пороге пустыни, прочный остов здания, пьюранцы поверили, что дон Ансельмо выйдет победителем из битвы с песками. С этого момента работа пошла быстрее. Жители Кастильи и ранчерий, опоясывающих бойню, каждое утро приходили посмотреть, как движется дело, подавали советы, а иногда и подсобляли пеонам. Дон Ансельмо всех приглашал выпить. В последние дни вокруг строительства царила атмосфера народного праздника: продавщицы чичи, фруктов, сыра, сластей и прохладительных напитков предлагали свой товар рабочим и любопытным. Помещики, проезжая мимо, останавливали коня и обращались к дону Ансельмо со словами ободрения, а крупный землевладелец Чапиро Семинарио пожертвовал строителям быка и дюжину кантаро [35] чичи. Пеоны готовили пачаманку.

34

Аура – разновидность ястреба.

35

Кантаро – большой кувшин, который служит мерой жидкостей (около 16 литров).

Когда дом был построен, дон Ансельмо

распорядился покрасить его сверху донизу в зеленый цвет. Даже дети хохотали, глядя, как его стены облекаются в изумрудное одеяние, на котором играют солнечные блики. Его тут же окрестили Зеленым Домом. Старые и молодые, бедные и богатые, мужчины и женщины весело подшучивали над блажью дона Ансельмо, которому вздумалось так размалевать свое жилище. Но их забавлял не только его цвет, но и его странная архитектура. Дом был двухэтажный, но нижний этаж едва заслуживал этого названия: это был просторный зал с четырьмя – тоже зелеными – столбами, несущими крышу, который выходил во двор, вымощенный речной галькой и окруженный стеною в рост человека. Второй этаж составляли шесть крохотных комнаток, расположенных вдоль коридора с деревянной балюстрадой, который образовывал своего рода балкон над первым этажом. Кроме главного входа, в Зеленом Доме были две задние двери. К дому примыкали конюшня и большая кладовая.

В магазине испанца Эусебио Ромеро дон Ансельмо купил циновки, лампы, яркие занавески и много стульев. А однажды утром столяры из Гальинасеры объявили: «Дон Ансельмо заказал нам письменный стол, такую же стойку, как в „Северной звезде", и, представьте себе, полдюжины кроватей!» Тогда и дон Эусебио Ромеро признался: «А мне – шесть умывальников, шесть зеркал, шесть ночных горшков». Во всех кварталах это произвело настоящую сенсацию, пьюранцы, сгорая от любопытства, шумно обсуждали загадочные известия.

Возникли подозрения. Шныряя из дома в дом, из гостиной в гостиную, шушукались святоши, сеньоры с недоверием посматривали на своих мужей, соседи обменивались лукавыми улыбками, а однажды в воскресенье, во время мессы, отец Гарсиа заявил с кафедры: «В нашем городе замышляется посягательство на добрые нравы». Пьюранцы осаждали дона Ансельмо на улице, приставали к нему с расспросами. Но все было тщетно: «Это секрет, – отвечал он, веселясь, как школьник, – немножко терпения, скоро узнаете». Не обращая внимания на толки и пересуды, он по-прежнему приходил по утрам в «Северную звезду» и, расположившись на террасе, пил, шутил и заигрывал с женщинами, проходившими по площади. По вечерам он запирался в Зеленом Доме, куда он перебрался, подарив на прощанье Мельчору Эспиносе ящик писко и наборную сбрую.

Вскоре дон Ансельмо уехал. Он покинул Пьюру на вороном коне, которого только что купил, так же, как и прибыл, на заре, когда город еще спал, и исчез в неизвестном направлении.

О Зеленом Доме, от которого унаследовал свое название нынешний, в Пьюре ходило столько россказней, что теперь уже никто не знает в точности, каким он был на самом деле и какие подробности его истории достоверны. Немногие оставшиеся в живых свидетели событий того времени путаются и противоречат друг другу, смешивая то, что они видели и слышали, со своими собственными измышлениями. А герои этих событий уже так одряхлели и так упорно хранят молчание, что их бесполезно расспрашивать. Во всяком случае, первоначального Зеленого Дома уже не существует. Еще несколько лет назад на том участке пустыни между Кастильей и Катакаосом, где он был построен, попадались обугленные обломки дерева и предметы домашнего обихода, но пустыня, проложенное шоссе и появившиеся в окрестности фермы в конце концов стерли все эти следы, и теперь ни один пьюранец не способен указать, где именно на желтой скатерти песков возвышался Зеленый Дом, манивший огнями, музыкой, смехом, сверкавший на солнце, как изумруд, а издали и по ночам казавшийся каким-то фосфоресцирующим пресмыкающимся. Предания Мангачерии гласят, что он находился на другом берегу реки, неподалеку от Старого Моста, что это был очень большой дом, самый большой в те времена, и что в его окнах горело такое множество разноцветных фонариков, что их свет резал глаза, окрашивал песок вокруг здания и даже освещал Старый Мост. Но главная его сила была в музыке, которая неизменно раздавалась в его стенах, как только темнело, не смолкала всю ночь и была слышна даже в соборе. Говорят, дон Ансельмо неутомимо объезжал чичерии предместий и даже близлежащих селений и отовсюду привозил музыкантов, играющих на гитаре, кахоне, кихаде [36] , флейте, барабане, корнете. Но никогда арфистов, потому что он сам неподражаемо играл на этом инструменте и его арфа вела оркестр Зеленого Дома.

36

Кихада – примитивный музыкальный инструмент, представляющий собой очищенную от мяса ослиную или лошадиную челюсть с расшатанными зубами, по которым водят костью или палочкой, извлекая высокие, резкие звуки.

«Казалось, сам воздух отравлен, – говорили старухи с улицы Малекон. – От музыки негде было укрыться, хотя мы закрывали двери и окна, и мы слышали ее за едой, во время молитвы и даже сквозь сон».

«И надо было видеть лица мужчин, когда они ее слышали, – говорили святоши, закутанные в покрывала. – И надо было видеть, как она их отрывала от домашнего очага, вытаскивала на улицу и толкала к Старому Мосту».

«И ничего не помогало, – говорили матери, жены, невесты, – ни наши молитвы, слезы, мольбы, ни проповеди священников, ни посты, ни обеты».