Зеленый гамбит
Шрифт:
– Да.
– Ты квитанцию подписывал или ставил отпечаток пальца?
– Подписывал, – сообщил юноша, сразу после того, как повторно досчитал до десяти.
– Уверен?
– Да.
– То есть сменная «рука водителя» презназначена не для тебя. – Клопицкий вновь скомкал бумажку и вернул её на место. – А твоя квитанция, получается, куда-то делась…
– Издеваешься?
– Пытаюсь помочь.
– Я тебе заплатил!
– Только поэтому я ещё с тобой разговариваю. – Тыжеумер покачался в кресле, последовательно загибая пальцы левой руки пальцами правой, что-то пробормотал себе под нос неразборчиво,
– Пошли, – решительно предложил Сдемир.
– Трофим принесёт, – махнул рукой Лёня, продолжая с интересом изучать квитанцию. – Теперь я тебя вспомнил: ты – Сдемир.
– Совершенно верно.
– Тебе понадобилась сумка с двойным дном.
– Не просто сумка…
Но артефактор с возмущением отверг попытку уточнения:
– Я ведь сказал, что всё вспомнил! У тебя был весьма остроумный заказ. Необычный. Не простое двойное дно с уменьшением веса предмета, но ещё и скрытое от досмотра… – Тем временем Трофим внёс в кабинет висящую на «плечиках» сорочку, и Клопицкий закончил: – И выполненная в виде мужской рубашки.
– Ты всё сделал? – подался вперёд юноша.
– Создать сей артефакт мог только я, – без ложной скромности произнёс Лёня.
– И ещё пара навов.
Упоминание конкурентов заставило Тыжеумера поморщиться.
– Почему же ты к ним не обратился?
– Они взяли бы в два раза дороже и обязательно полезли бы с ненужными расспросами, – честно ответил Сдемир, жадно разглядывая сорочку.
– В два раза? Похоже, нужно проверить правильность ценников.
– Ты упустил главное: навы обязательно задали бы мне ненужные вопросы.
– Глупо спрашивать о том, что и так понятно, – махнул рукой артефактор. – Ты собираешься кого-то убить.
– Или заняться контрабандой, – предложил миролюбивый вариант насторожившийся Сдемир.
– Ставлю на убийство. – Клопицкий видел, что юноше не нравится затронутая тема, но всё равно продолжил: – Ты не похож на торговца.
– Зато ты похож на болтуна, – многозначительно заметил Сдемир.
– В этих стенах я могу делать и говорить всё, что считаю нужным. – Тыжеумер помолчал, но решил дать понять, что опасаться его не следует: – Однако заказы я обсуждаю исключительно с заказчиками.
– И это правильно.
– Я знаю.
Муниципальный жилой дом
Москва, переулок Расковой, 24 июня,
пятница, 15:12
Любовь.
Что может быть понятнее? Что может быть необъяснимее? Горящие глаза, колотящиеся сердца, сладкое томление при ожидании и ещё более сладкое чувство, охватывающее в момент её появления. Или его появления – не важно. В общем, то самое чувство, которое легко узнать, но трудно описать. То чувство, которое доступно лишь двоим и по отдельности не продаётся. Точнее, продаётся, но тогда оно фальшиво, как ненастоящие ёлочные игрушки, а любовь – враг всего ненастоящего. И ещё – враг рационального. Продуманного. Расчётливого. Нет, не враг – она просто смеётся над рациональностью, умом, расчётом. Стоит гораздо выше и смеётся. Не понимает их по той простой причине, что счастье невозможно купить. Комфорт, богатство, успех – пожалуйста, подлинные чувства – нет, а что такое счастье, если не чувства?
Когда тебе по-настоящему хорошо, то всё остальное не важно, когда тебе плохо, то не помогут ни золотые кредитки, ни золотые унитазы.
Любовь расправляет крылья за твоей спиной, поднимает высоко-высоко, до самых звёзд, и учит плевать на мнение окружающих. Потому, что его она тоже выше. Потому, что мнение окружающих имеет отношение к морали, этике, воспитанию, традициям, к чему угодно, но только не к тому счастью, которое переживают любящие души. И потому – плевать.
– Почему ты до сих пор приходишь ко мне? – тихо спросил Федра.
– К тебе? – удивилась Всеведа.
– Сюда, в мою маленькую и тесную квартиру.
– Потому что я прихожу не в неё, а к тебе. – Она нежно прикоснулась пальцами к плечу мужчины. – А вот почему ты не любишь бывать в моём большом доме?
– Он похож на парадный торт.
– Несъедобный.
– Он сам кого хочешь переварит и выплюнет.
– Нет, с нами он не справится.
Они разговаривали в спальне, лежа среди бела дня на большой кровати. Ночь не задалась, и они с лихвой отработали её утром.
Молодой русоволосый чел и молодая белокурая женщина.
Хотя… Красивое лицо, свежая, гладкая кожа, восхитительная фигура, огромные изумрудные глаза – на первый, да и на все последующие взгляды женщина казалась молодой, возможно и не юной, но в самом расцвете, лет двадцать семь – тридцать. Но иногда в её прекрасных глазах вдруг возникали тени пережитого: искорки радости и осколки невзгод, тихий шёпот разочарований и весёлый смех… Пережитое вдруг выскакивало, и становилось понятным, что видели чарующие зелёные глаза гораздо больше, чем кажется. Не на тридцать, а на все сто лет.
– Согласен, твоему дому с нами не совладать, – промурлыкал Юрий. – Раз уж мы до сих пор вместе, значит, так будет всегда.
– Это угроза или обещание?
– А как бы тебе хотелось?
– Хочу, чтобы твоя фраза оказалась сбывшимся предсказанием, – негромко и очень серьёзно ответила женщина, глядя Федре в глаза.
– Ничего предсказывать не нужно, – в тон ей, с той же серьёзностью, произнёс мужчина. – Так будет. Я сделаю для этого всё.
– Абсолютно?
– Если нужно умереть – скажи где.
И её пальцы нежно скользнули по твёрдой щеке Юры.
– Ты такой смешной…
Мезальянс. Вот что это было – мезальянс.
Когда старая фата, достигшая потолка карьеры – ранга второго заместителя воеводы «секретного» полка, – завела интрижку с молодым, случайно оказавшимся в Тайном Городе челом – даже не колдуном! – это сочли прихотью. Муж Всеведы давным-давно погиб, детьми она не обзавелась, близких родственников, под влиянием которых союз мог бы распасться, не оказалось, начальство предпочло закрыть глаза на шашни приближающейся к отставке ведьмы, и потому единственной внятной реакцией на странную связь стали сплетни да шуточки разной степени пошлости. Которые постепенно сошли на нет, потому что Всеведа упрямо продолжала встречаться с Федрой.