Зеленый мальчик. Сказки
Шрифт:
— А меня — старичок-Зелёный бочок, — хихикнул кто-то.
Все оглянулись, но никакого старичка с зелёным бочком на кустике не было.
— Не обращайте внимания, — сказала бабушка Жасминна. — Это шуточки нашей мореплавательницы. Видно, скучно ей там одной в бутылке.
— Но это не её голос, — возразил дядюшка Изчулана.
— Так она же артистка. Она еще и заорать может, как будто ее там душат или раздевают.
— Имею важное сообщение,— кашлянув, промолвил дедушка Скрыши, и все сразу умолкли, потому что говорил он чрезвычайно редко и лишь в исключительных случаях, как например, сегодня, покидал свой наблюдательный пост на самом коньке крыши.
— В три часа пополудни встала над горами туча, а из тучи вышли Гром и Молния. «Почудился мне голос нашей маленькой Эхо»,— прогремел Гром. Молния присмотрелась — «Не почудилось, а так и есть. Вон они вокруг пруда с Теньтенем бегают, а за ними Склочница с Пьяницей, да Богач с Дачником гоняются». «Ну-ка, брат Ветер,— говорит Гром,— слетай, узнай в чем там дело, да помоги, если надо».— «Это я с большой охотой»,— отвечает Ветер. Слетел с гор, к пруду полетел... гм... гм... Ну вот, к пруду, значит, подлетел...
— Ну, подлетел, подлетел, дальше,— подтолкнул его дядюшка Оградник.
— Не толкайся! Что было дальше, не видел, а сочинять небылицы не привык...
— Да как же ты самое главное просмотрел? — расстроилась бабушка Жасминна.
Дедушка Скрыши виновато втянул рожки.
— Так ведь он там такую пыль поднял — света белого не видно! А потом вернулся к Грому с Молнией: «Дело сделано,— говорит.— Помог!» А чем помог...
— Помог, чем мог! — снова хихикнул кто-то. — А хотите знать наверняка...
— Хотим! Хотим! — закричали все.
—... спросите дедушку Прудовика!
Так вот кто хихикал! Дедушка Прудовик, оказывается, давно уже сидел на кустике, но не как все, а с обратной стороны листка, так ему было удобнее, потому что в пруду он привык путешествовать вниз головой. Он проворно перелез на листок, и все увидели, что один бок у него коричневый, а другой, и правда, зеленый, а длинная, тоже зеленая, борода хоть и затрудняла его движения, зато, говорят, славно дурачила карасей, которые давно бы уже с удовольствием закусили дедушкой, если бы не принимали его за пучок водорослей.
— От моей старушки Волнушки — всем поклон! — раскланялся он на все четыре стороны.— Жить не тужить, спешить — не смешить, ползать — не уставать, нас не забывать! А Завитку среди людей ума набираться, да не зазнаваться... Что касается Теньтеня с сестрицей Эхо — не могу не вспоминать без смеха!
— Ты из воды все вверх ногами видишь! — проворчал дедушка Скрыши.— Что же там смешного, если возле пруда...
— Растет лебеда! — подхватил дедушка Прудовик.— В лебеде — лебедята, у лебедят — утята, у утят — котята, у котят — мышки, дочки и сынишки.
Он был невозможный пересмешник и балагур. К каждому слову у него была пословица, ко всякой сказке — присказка, к любому разговору — поговорка, скороговорка, а то и вовсе не выговорка.
— Ну а если всерьез? — спросила бабушка Жасминна.
— Всерьез дело могло дойти до слез! — покачал головой дедушка Прудовик.
И вот, что он рассказал.
— Притомился, приустал Теньтень — куролесил-то поди, весь день. Вокруг пруда, как заяц, бегает-петляет, а Склочница его уже догоняет, Дачник в затылок дышит, Пьяница огнем пышет! А уж как левая нога Теньтеня об камешек споткнулась, тут ручища Богача кнему и протянулась. Сестрица Эхо ястребом на Богача налетала, то за руку его хватала, то под ноги ему кидалась, то в бородищу изо всех сил вцеплялась. Богачу — хоть бы хны, ловит Теньтеня уже за штаны. И тогда сестрица Эхо на сыру землю повалилась, к небу синему с такими словами обратилась: «Мамочка Молния! Гром-отец! Да помогите же вы, наконец! Ищем мы с Теньтенем эхо по белу свету, а эта компания решила сжить нас со свету! Братьев они уже совсем погубили, а теперь
Тут дедушка Прудовик тоже начал изо всех сил дуть, показывая, как это делал Ветер.
— Дуй сильнее! — крикнул Завиток и сам тоже начал дуть, помогая дедушке Прудовику.
— Дуйте! Все дуйте! — крикнул дядюшка Салатник.
И вот все, кто был на кустике, начали дуть изо всех сил. Дул дедушка Скрыши. Дул дядюшка Изчулана. Дула тетушка Радужница. Дула нянюшка Янтарка. Дул дядюшка Водопадник. Дула тетушка Избеседки. Дула Барбариска с Ежевичкой. Дула даже бабушка Катушка из дупла. Цикады вертелись, как пропеллеры, бабочки и мотыльки махали крыльями. Паучок и тот дул, хоть его самого чуть не сдуло, потому что на кустике поднялся настоящий ветер.
— И тут вода в пруду помутилась! — перекрывая шум, крикнул дедушка Прудовик.— Трава-лебеда до самой земли наклонилась, пыльная буря небо закрыла, а наша компания над прудом воспарила! И пока он дул, парили они, кувыркались, друг за дружку цеплялись, а как бросил дуть, так все четверо — головой в пруд!
При этих словах кустик огласился криками восторга и одобрения.
— А уж как на берег они выбирались, тут мы все до слез нахохотались! — закончил дедушка Прудовик.— Я как увидал, чуть кишочки не надорвал. Моя старушка на что уж сурова — от смеха мычала, словно корова! А сазаны да караси, господи, помилуй-спаси, на дно повалились, за животики схватились, усами не колышут, жабрами не дышут, так и по сию пору лежат — кому надо — набирай хоть полный ушат!
— А маленькие мышки? — спросила Ежевичка.
— Обмочили штанишки! — ответил дедушка Прудовик.
Между тем, наступил вечер.
Пожелав друг другу спокойной ночи, дневные цветы сомкнули ресницы, а ночные, наоборот, проснулись и сказали: «Добрый вечер!» Жучки и букашки уложили в кроватки из лепестков своих деток и тихонько запели им колыбельные. Даже дождевые черви в земле, узнав каким-то образом, что день кончился, бросили рыть свои бесконечные ходы и улеглись спать.
Только на жасминовом кустике по-прежнему царило оживление. Никто даже и не помышлял о сне. Бабушка Жасминна пригласила светляков, и они повисли на ветках, словно волшебные фонарики, осветив кустик призрачным голубым светом. В дупле у Катушки тоже стало светло — это тлела гнилушка, которую она извлекала из сундучка только по большим праздникам.
— Смотрите! Смотрите! — вдруг прошептал дядюшка Изчулана.
Все повернулись, куда он показывал— в маленькой угловой комнате, где почти никогда не включали свет, ярко горело окно.
— Это та самая комната, откуда убрали стол, этажерку и зеркало-трюмо,— шепотом, словно его могли услышать в доме, сообщил дядюшка Изчулана.— Что же там теперь?
— Очень легко узнать! — Ночная бабочка Павлиний глаз приникла к освещенному окну.— Мое любимое занятие — заглядывать в окна, хоть у людей это считается почему-то неприличным. Но ведь самые глубокие тайны, самые нежные слова и самые горячие поцелуи прячутся за окнами и за занавесками.