Зелёный мозг
Шрифт:
Он похлопал набор инструментов в кармане куртки. Чейген мог бы прожечь тонкую дыру в этой иссушенной земле, мог бы даже добраться до воды. Но как бы он смог поднять эту воду в свою исстрадавшуюся глотку?
Вокруг масса насекомых. Они жужжали и летали кругом, ползали на краю дороги, пытались временами взлететь на его обнаженную кожу. Наконец, он взял стимулятор из набора и понес его, как веер, установив на среднюю мощность. Он очистил воздух вокруг его лица. Когда приближалась туча насекомых, то капли его попадали на зудящих и снующих насекомых,
Он вдруг осознал, что слышит звук — низкий, неясный, отдающийся. Как будто по чему-то били. Что-то полое и резонирующее. Звук исходил откуда-то издали, где стоял в воздухе дым.
«Это могло быть и естественное явление,» — сказал себе Маккай. Могли быть дикие животные. Дым мог быть естественным огнем. Но на всякий случай он вынул из набора чейген и положил его в боковой карман, откуда мог бы достать его быстрее.
Шум стал громче и реже, как будто он усиливался, чтобы отличать последовательные стадии его приближения. Заслоны из колючих кустов и небольшие возвышения на равнине скрывали источник шума.
Все еще следуя по дороге, Маккай поднялся на небольшое возвышение.
Его охватила печаль. Он был заброшен на какой-то отсталый, Пораженный бедностью мир, место, которое леденило взор. Ему была отведена роль в истории с моралью, в волшебной истории с подрезанными крыльями. Он был истомившийся путник, и жажда жгла его неистребимо. Где-то в нем поселилась мука. Он шел в странном, загадочном сне, который растает в просыпающемся роке одинокой Калебанки.
Погребальный звон, который принесла бы смерть Калебанца, угнетал его. Он перевернул все в его душе и выкачал всю его легкость. Собственная его смерть была бы затерянным лопнувшим пузырьком в таком мировом пожаре.
Маккай потряс головой, чтобы отогнать прочь такие мысли. Страх мог бы лишить его всей чувствительности. Он не мог позволить себе такого.
Только одно он сейчас знал наверняка: солнце садилось. Оно опустилось, по крайней мере, на две ширины к горизонту с тех пор, как он отправился в этот глупый поход.
Так что же, во имя всех бесконечных чертей на земле, там так гремело? Оно накатывалось на него, как езда в раскаленном зное: монотонное и непрекращающееся. Он чувствовал, что в висках у него стучит, как раздражающий отсчет: удар-тик, удар-тик…
Маккай взошел на очередной подъем и остановился. Он стоял на краю неглубокой котловины, очищенной от колючих кустов. В центре котловины, внутри колючей изгороди было приблизительно двадцать остроконечных хижин, покрытых травой. Казалось, что они построены из глины. Из дыр в нескольких крышах струился дым, и спирали его поднимались из ям с огнем возле других хижин. Черные точки скота паслись в долине, периодически поднимая голову, а во рту у них торчали колючие неровные пучки коричневой травы.
Загорелые юноши с длинными палками охраняли скот. Другие мужчины, женщины и дети с черными спинами были заняты разными делами внутри колючей ограды.
Маккай, среди предков которого были черные
Большинство детей были голые, как и некоторые из мужчин. На женщинах были юбки из полос.
«Могло ли это быть каким-то странным возвращением к природе?» — размышлял Маккай.
Обнаженность особенно не беспокоила его. Раздражающим было сочетание.
Узкая дорога вела в котловину и через колючий забор, простиралась дальше и исчезала за гребнем на противоположной стороне.
Маккай начал спускаться. Он надеялся, что в деревне ему дадут воды.
Размеренный шум шел из большой хижины недалеко от центра селения. Около хижины стояла в ожидании телега с двумя колесами, запряженная в упряж из четырех огромных двурогих животных.
Маккай рассматривал телегу, пока приближался. Между высокими бортами были навалены грудой странные артефакты — плоские, похожие на доску вещи, рулоны безвкусно кричащей материи, длинные палки с острыми металлическими концами.
Стук прекратился, и Маккай заметил, что его увидели. Дети с визгом помчали между хижинами, указывая на него. Взрослые поворачивались с медленным достоинством и изучали его.
Над сценой воцарилась странная тишина.
Маккай вошел в деревню через пролом в колючей изгороди. Бесстрастные черные лица поворачивались, наблюдая за его продвижением. В нос Маккаю ударило гниющим мясом, навозом, едкой вонью, природу которой он и не пытался установить, дымом дерева и горящего мяса.
Тучи черных насекомых роем вились вокруг животных, запряженных в телегу, не замечая, казалось, медленного размахивания хвостов.
когда Маккай приблизился, из большой хижины вышел белый человек с рыжей бородой. На нем была шляпа с плоскими полями, пыльная черная куртка и серовато-коричневые брюки. В руке у него был кнут такого же образца, которым пользовался Паленки. Увидев кнут, Маккай понял, что пришел в нужное место.
Мужчина ожидал в дверях — злобные глаза, угрожающая фигура, тонкие губы, различимые сквозь бороду. Он бросил один взгляд на Маккая, кивком головы позвал нескольких черных мужчин слева от Маккая, послал их к телеге, и снова обратил внимание на пришельца.
Два высоких чернокожих подошли и встали у голов запряженных животных.
Маккай рассматривал содержимое телеги. Предметы, похожие на доски, как он увидел, были загнуты и разрисованы странными узорами. Они напомнили ему о раскраске Паленки. Ему не понравилось, как смотрят на него двое мужчин у голов запряженных животных. Там крылась опасность. Маккай держал правую руку в кармане куртки, держа пальцами трубку чейгэна. Он чувствовал и видел, как черные жители приближались к нему сзади. Он чувствовал, что спина его открыта и уязвима.