Зеленый папа
Шрифт:
— Делить землю… делить ее… делить… делить… Делить землю… делить землю… делить ее… делить…
Единый крик стал горизонтом, площадью, крышами, домами, травой, небом, народом, шедшим напролом:
— …делить… делить ее… делить…
Бунт усмирили скоро, быстрее, чем коня, прыгнувшего на кобылу, но следы стычки остались: на истоптанной земле, клубившейся пылью, валялись камни, палки, кокосовая скорлупа, пивные бутылки…
— Сладить с конем хватило двоих, — сказал Чачо, возвращаясь с горящими глазами в заведение Пьедрасанты, — а тут на каждого крестьянина и троих мало…
— К
— К счастью или к несчастью… Этому слюнтяю Кохубулю в щепы разнесли автомобиль…
— Но это, Чачо, все равно что вырвать волосок у кошки…
— Хотя бы и волосок. Подумайте: продавать землю, которую они должны были раздарить! Никогда не видел такого разбоя. Они-то, неслыханные богатеи, да против своего народа, неслыханно бедного. Истинный грабеж. Дай-ка глоток, мне горечь рот обжигает. Водка кажется сладкой, когда заливаешь неправое дело, так-то, Пьедра. Ничего нет на свете горше черной несправедливости.
XIV
В этот вечер комендант напустил на себя весьма таинственный вид, то и дело многозначительно позевывал, недаром его прозвали Зевун. Он говорил намеками о войне, но, кажется, на этот раз речь шла не об азиатах, которые, как микробы, заполняли кровеносные сосуды мира — миллионы миллионов — и внезапно нападали, наводняя все и вся людскими массами, вышколенными, готовыми идти на смерть. Нет. На этот раз война становилась ощутимой реальностью, зримой, надвигающейся.
Лейтенант растянулся в гамаке и хотел уснуть; жара разморила его и гнала прочь сон. Забыться, забыться, хотя бы в дреме, дать отдых телу.
Война. Стоит ему заикнуться об отставке, как Зевун тычет в нос войной. Нет, на этот раз в словах начальства таилось что-то веское. Кто просит отставку в такое время, тому всаживают пулю в спину. Лейтенант то закрывал, то открывал глаза. Всаживают пулю в спину. Гроза уже где-то близко. Потому так жарко. Неизбежная, как эта война, она сейчас обрушится на голову. Вот и опустились жалюзи дождевых потоков. С деревянных стен и потолка брызжет водяная пыль. Он взял шинель и набросил на себя. Война. Азиаты могут приплыть в дождь на своих судах и внезапно атаковать из ливня. На их гобеленах золотыми нитями вытканы драконы, драконы и воины — трудно сказать, что длиннее: усы, клыки или кинжалы, — так же и азиаты могут явиться сюда, вплетенные в нити дождя. Он задремал. Робкий танец капель на скатах крыши. Отзвуки удалявшейся битвы, удалявшейся по мере того, как другая битва рушила его сон. Ему снилось, что он проснулся, но все еще спит и бьется во сне против тех, кого в тот недобрый час защищал от крестьян, — корней, вырванных из земли. Какой поворот стрелки вечных часов заставил его сражаться теперь на стороне тех, кого он сдерживал вчера, приказав солдатам взять их на прицел? И отдал бы команду: «Огонь!», «Огонь!»
Но сейчас он идет вместе с ними и за них. Его сабля направлена в другую сторону распаленною людской массой, неодолимым натиском оборванных и босых, народом-тружеником, требующим земли, — и он приказывает повернуть оружие против тех, кого охранял вчера.
Лейтенант свесил во сне руки из гамака, стараясь схватить что-то,
Взмахи рук. Их притягивал свет керосиновой лампы. Еще взмах и еще — чуть не задели стекло, как руки слепого, который тянется к свету, ощущая тепло огня. Грохот разбившейся вдребезги лампы его разбудил. Он еще видел свои мятущиеся, словно бабочки, руки. Остановил их, поняв, что опрокинул лампу, и видел только две большие бабочки. Но в одной руке он что-то сжимал. Саблю. Сабля — теперь лишь отрывок сна.
Освободившись на вечер, лейтенант отправился в деревню. Жали ботинки. Побаливала голова.
В дверях своего кабачка, лицом к площади стоял Пьедрасанта. Рубаха и брюки белые, волосы взлохмачены. Он обратился к прохожему:
— Вы не думайте, что я вас подлавливаю. Просто увидел издалека, и захотелось пригласить на кружечку пива.
— Сегодня я свободен от службы и вышел погулять… — Щетка усов лоснила при разговоре кончик приплюснутого носа и верхнюю губу.
— Я так и подумал, когда увидел вас в гражданском.
— Ну как тут дела?
— Ничего.
— Ничего хорошего… или вправду ничего?
— А сеньор комендант жив-здоров? Как его ревматизм?
— Мучается…
— Жил здесь раньше один знахарь — чудеса творил с больными, но теперь переехал на другой берег. Да, кстати, лейтенант, на том побережье, говорят, заварухой пахнет.
— Только у вас тут и выпьешь холодного пивка.
— Специально охлаждаю. Так вот, лейтенант, я говорю, свара будто бы затевается у нас с соседями из-за пограничной линии.
— Говорят… — ответил лейтенант, лишь теперь понявший смысл загадочных намеков своего начальника.
— А если будет война, все пойдет прахом. Без войны-то еле держимся. Денег-то вроде много, но что творится! Такие заведения, как мое, не пустуют. «Тропикальтанера» швыряет тысячи долларов своим работникам. Но, как по волшебству, когда приходит время расплачиваться, у людей ни песо не остается, будто подчистую выметено. Похоже, что с одной стороны мы доим золотого тельца, а с другой — мощным насосом все это из нас выкачивают.
— И с Японией война не за горами… — сказал офицер, вызывая Пьедрасанту на откровенность.
— Война с Японией! Едва ли. Главная опасность — это столкновение с нашими соседями. Они уже мобилизацию объявили. Людские и продовольственные ресурсы собирают. Паршивое дело. Не хватает только, чтобы и у нас народ призвали, тогда прощай доходы! Впрочем, обо всем этом сейчас еще помалкивают. Люди прячутся по углам… и правильно делают. Боятся, что их схватят и пошлют на убой. Бедняги солдатики, только и шлют их на убой.
— Вечные беспорядки…
— Пограничный конфликт. Так пишут в газетах. Соседи будто бы хотят передвинуть в глубь нашей территории границу, проходящую по вершине горы… Странно, что об этом заговорили вдруг ни с того ни с сего и в такой воинственной форме… Конечно, и между братьями из-за пустяка дело может до драки дойти, если начинать с ругани…
— Наш долг, Пьедрасанта, умереть за родину. Я тут же попрошу послать меня на фронт. Мне осточертело побережье, и кашель одолевает, а на войне, того и гляди, пару повышений получишь. Вернусь капитаном.