Зеленый рыцарь
Шрифт:
— Вы же психоаналитик, вам, должно быть, встречались такие…
— Вам известны обстоятельства его детства?
— Что он был приемным сыном? Да, конечно.
— А вы не думаете, что такие обстоятельства могли привести человека к накоплению убийственной ненависти к брату?
— Он любит брата! Конечно, в принципе возможно…
— Что он также и ненавидит его?
— Нет, я подразумевал, что в принципе такое возможно, имея в виду какого-то другого человека, но только не в данном случае! Лукас на редкость необычный человек.
— По-моему, вы лишь предполагаете, что сказанное вами невозможно…
— Погодите, — прервал его Беллами, уже испытывающий под влиянием пива легкое раздвоение личности, — Ничего подобного! Ведь только лишь в вашем сновидении Лукас пытался убить Клемента! Но с психологической точки зрения такая ситуация совершенно неуместна. Так уж случилось, что он полюбил Клемента, но даже если бы он ненавидел его, то все равно
— Клемент был там. Он солгал.
Беллами безуспешно пытался осмыслить сказанное. Как по волшебству появилась вторая кружка пива.
— Как же он мог… он лишь пытался помешать вам рассказать о вашем бредовом видении! Зачем вы вообще затеяли всю эту историю, к чему было устраивать весь этот вечерний прием?
— Мне хотелось познакомиться с теми дамами. Я следил за ними издалека и проникся к ним уважением. Мне также хотелось убедить вашего на редкость необычного друга Лукаса проявить хотя бы толику той честности, что вы приписываете ему. Я подумал, что он способен решиться на такой неожиданный поступок. Грешникам и убийцам порой присуще и благородство, и я надеялся, что он не захочет лгать. Однако он предпочел предоставить возможность солгать своему брату. Я разочаровался в Лукасе. Разочаровался также и в его брате, но это не имеет значения, он глупый слабак. А Профессор, возможно, окажется храбрым, как вы и сказали. Поживем — увидим.
— Не понимаю…
— Я предоставил Лукасу своеобразный выбор, а точнее, дал шанс. Он не воспользовался им. Его уклонение не оставляет мне альтернативы, он ввергает нас в другую, менее приятную фазу взаимоотношений.
— Что вы имеете в виду, чего вы хотите?
— Конкурируя с беспощадной честностью Профессора, я готов сказать, что хочу его смерти.
В субботу, на следующий день после знакомства известных уважаемых дам с Питером Миром, Мой согласилась съездить в художественную школу и побеседовать там с мисс Фокс, давней подругой ее школьной учительницы рисования, мисс Фитцгерберт. Мисс Фитцгерберт заранее договорилась о таком визите, сообщив Мой, что это, конечно, будет не официальное собеседование, а просто знакомство с новыми направлениями творчества и, возможно, полезная консультация. Ничего не сказав ни сестрам, ни матери, Мой просто тихо ушла из дома. (Так она обычно и поступала.) Она также не взяла с собой Анакса, поскольку предстояла долгая поездка на автобусе, а она не любила увозить его далеко от дома, опасаясь, что пес может потеряться. Мой постоянно преследовал страх потерять его, впрочем, ее также беспокоило и то, что Анаксу не хватает активных прогулок. Она захватила объемистую папку со своими картинами и набросками.
Сефтон и Луиза, особенно Сефтон, постоянно твердили Мой, что даже если она не собирается стать великим художником, то все равно должна получить какой-то академический статус, сдать какой-то серьезный экзамен или даже экзамены, еще до окончания школы, поскольку такие испытания могут оказаться очень полезными в будущем. Они советовали ей усердно учить — учиться ей оставалось совсем недолго — «занудные школьные предметы», типа английского, французского, истории и математики. Мой, ненавидевшая эти дисциплины, за исключением разве что английского, недавно решила, что не будет осваивать эти противные предметы и не собирается сдавать эти противные экзамены, а постарается как можно скорее оставить школу. Время от времени она пыталась сообщить об этом решении родственникам, но они просто отказывались ее слушать. Теперь Мой стала полнее понимать, в какую рискованную игру превращается ее жизнь. А вдруг она никогда не поступит в художественную школу, вдруг окажется, что у нее просто нет художественных способностей? Что будет, если давно приписываемые ей окружающими дарования вдруг покинут ее или окажется, что на самом деле особых талантов у нее вовсе нет? Вдруг ей придется пройти курсы машинисток или смириться с участью текстового редактора? «Лучше умереть, — подумала она, — я покончу с собой или просто умру от тоски и печали». В ее жизни уже имелась одна ужасно глубокая печаль.
Встреча с мисс Фокс прошла неудачно. Мисс Фокс, явно весьма занятая особа, очевидно, согласилась встретиться с Мой только ради того, чтобы доставить удовольствие своей подруге или приятельнице, мисс Фитцгерберт. Разговор состоялся в убогой комнатенке, так называемом кабинете, в который постоянно врывались какие-то люди. Небрежно глянув на принесенные Мой работы, мисс Фокс оставила их без комментариев, но заявила, что если Мой хочет поступить в художественную школу, то должна создать нечто действительно самобытное, нечто поразительное и необыкновенное, отказавшись от простого и банального копирования природы. Мисс Фокс сообщила ей, что многие девочки воображают себя художниками, научившись малевать акварели с нарциссами, и рассматривают искусство как приятное времяпрепровождение, которым можно занять себя в ожидании удачного замужества. Таким людям лучше и не соваться в художественную школу, поскольку учеба и практические занятия трудны и напряженны, требуют полной отдачи, наряду, разумеется, со значительным дарованием, которыми обладают лишь редкие личности. Мисс Фокс Добавила, что в любом случае поступить в их школу очень трудно, поскольку из сотен кандидатов отбираются всего несколько человек. Мой, чувствуя подступающие к глазам слезы, быстро поблагодарила мисс Фокс и удалилась.
Она поняла, что поступила очень глупо, специально выбрав для показа мисс Фокс наиболее «удачные» и «традиционные» картины, живописные изображения (да-да, копии природы) цветов и деревьев, пагоды в Кью-гарденз, спящего Анакса. Вместо этого ей следовало принести свои более дикие и странные художества, бредовые незаконченные эскизы, нелепые амулеты, одну из масок, даже один из ее странных камней! Ладно, значит, в одну художественную школу ее точно не примут, мисс Фокс зарубит ее с самого начала. Прижимая к себе папку с картинами, постоянно выскальзывающую из рук, она пошла куда глаза глядят, не желая сразу возвращаться домой, и вскоре обнаружила, что оказалась на берегу реки. Над Темзой стоял плотный серый туман, начался отлив, узкий поток выглядел тусклым и вялым, как медленно текущая маслянисто-серая илистая жижа. Мой приблизилась к ступенчатому спуску и увидела у подножия лестницы на земляном берегу несколько камней. Она пошла к реке, осторожно ставя ноги на мокрые ступени. Положив сумку и папку возле каменного парапета набережной, она принялась разглядывать камни. Они выглядели неутешительно бесформенными и грязными. Поскольку Мой чувствовала личную ответственность перед каждым выбранным или даже просто замеченным ею камнем, то после покаянного отказа и тихих извинений перед забракованными камнями она поняла, что обязана взять хоть один из них. Пройдя по топкому берегу к кромке воды, она поприветствовала реку, окунув в нее руку. Отдаленный шум уличного движения казался здесь приглушенным лесным гулом, не способным потревожить спокойное течение вечной Темзы. Мой еще готова была заплакать, и она пыталась успокоиться, приобщившись к этой тишине и разглядывая комковатый туман, неподвижно висевший над рекой.
Внезапно до нее донесся странный шум: тихие, беспорядочные звуки и чуть более отдаленный громкий всплеск. Она пошла в сторону шума, вглядываясь в туман. Похоже, в воде происходило какое-то ужасное сражение. Мой не любила смотреть, как животные сражаются друг с другом. Она разгоняла враждующих птиц, кричала на задиристых собак и кошек, а однажды, разняв двух сцепившихся псов, была укушена ими обоими. Неуместная борьба происходила сейчас в реке между лебедем и каким-то мелким зверьком. Этому таинственному извивающемуся созданию, похожему на большую крысу или маленькую собачонку, сильно доставалось от лебедя. Мой в ужасе подумала, что лебедь пытается утопить неизвестное животное. Как только маленькая тварь появлялась на поверхности, лебедь тут же яростно погружал ее обратно. Выгнув шею и раскинув крылья, эта большая птица наскакивала на маленькое создание и, давя его своим мощным клювом, загоняла под воду. Вдобавок лебедь издавал ужасно злобное и громкое шипение.
— Прекрати! — крикнула Мой, — Перестань сейчас же! Оставь его в покое! Прекрати драться, ты, гадкая птица!
Она достала из кармана один из тех безобразных камешков и швырнула его в сторону лебедя. Камень пролетел мимо птицы, и Мой не посмела бросить другой, боясь попасть в несчастную жертву.
— Ну перестань, пожалуйста, перестань! — вновь крикнула она.
Лебедь продолжал хлопать крыльями, с сильным шумом лупя ими по воде. Он шипел и давил широкой белой грудью загадочную барахтающуюся тварь.
Крича и размахивая руками, Мой вошла в воду. Она пошатнулась, вытаскивая ноги из илистого дна, и неуверенно двинулась вперед. Вода плескалась вокруг нее, обжигая ноги пронизывающим холодом. Взглянув на разыгравшуюся в воде драматическую сцену, она вдруг поняла, что ситуация изменилась, и мельком увидела, что животное, которое топил лебедь, было вовсе не собачкой, а маленькой темной уткой. Как раз в этот момент утка получила свободу, ей удалось уклониться в сторону, расправить крылья и улететь в туманную даль. Мой остановилась, а лебедь, развернувшись, бросился к ней. Она успела заметить расправленные крылья и большие черные перепончатые лапы, точно когтями бороздившие водную гладь, когда эта разъяренная птица налетела на нее всем своим весом, пытаясь утопить ее так же, как топила трепыхавшуюся уточку. Мой поскользнулась и пошатнулась, видя над собой массивный округлый клюв и змеиную шею, изогнутую точно канат, обтянутый серым оперением. На мгновение, словно из кошмарного сна, на нее глянули горящие, исполненные безумия птичьи глаза. Натиск лебедя был устрашающим, и Мой, издав слабый возглас и вытащив из бурлящей воды руку для защиты, с трудом удержалась на ногах. Через мгновение все закончилось. С громким криком лебедь пронесся мимо нее, яростно хлопая по воде крыльями, и, тяжело взлетев, скрылся в безмолвии густого тумана.