Зеленый рыцарь
Шрифт:
Какой будет эта роль, он пока не знал. Но Харви испытал необычайное чувство свободы, как будто все дремавшие в нем силы проснулись и восстали, побуждая его действовать на свой страх и риск. Глянув на щегольскую трость, он даже заметил, что без болезненных ощущений идет быстрее. Тем не менее до метро было довольно далеко. Однако судьба — без нее не обошлось — позаботилась о Харви, и через пару минут перед ним остановилось такси. Он забрался в машину и назвал водителю адрес Лукаса в Ноттинг-Хилле.
Харви вышел из такси в конце улицы и медленно направился мимо растущих деревьев к дому Лукаса, темневшему на противоположной стороне. Отжав концы промокших волос, он заметил, что дождь кончился. Капюшона у него не было. Голова стала подмерзать. Харви осознал, что слишком долго хранил в тайне, словно некую чреватую опасностями драгоценность, идею «выяснения отношений» с Лукасом. В итоге эта идея обрела форму достойного и принятого с равным достоинством извинения, которое открыло бы для них обоих новую эру своеобразного дружелюбия. Харви не осмелился написать Лукасу, отчасти опасаясь, что не сумеет найти нужных слов, но главное потому, что ответное молчание Лукаса повергло бы его в безысходность. Ему также казалось невозможным заявиться без приглашения, но, учитывая ситуацию в целом, приход «без приглашения» теперь казался единственно возможным вариантом. Харви давно и сильно хотелось залечить ту обиду, о которой он никому не рассказывал, избавиться от мучительного воспоминания, в сущности, о чисто ребяческом и пустяковом эпизоде. Неужели Лукас до сих пор помнит ту глупую, грубую выходку… или, возможно, он совершенно забыл о ней и лишь посмеется, услышав о столь долгих переживаниях Харви? Но ему не верилось, что Лукас обо всем забыл. В любом случае, пора было это выяснить. В глубине души Харви хранилась чистая и ничем не омраченная благодарность Лукасу, а также и Клементу за денежное обеспечение его образования. Как счастлив бы он стал, если бы смог наконец с открытым сердцем излить ее на Лукаса!
Где-то в доме горел свет. Харви подумал, что, возможно, в холле, смутно вспоминая внутреннее расположение помещений. Он смотрел на темные очертания фасада с противоположной стороны улицы. Очередные мрачные мысли попытались завладеть им, но он решительно их отбросил. Сосредоточившись, Харви представил себе, как вступает в дом, проходит по гостиной к книжным полкам и останавливается перед столом, за которым сидит Лукас, взирающий на него с легкой сардонической усмешкой.
«Да будь что будет», — мысленно сказал Харви, сердце его забилось быстрее. Он глубоко вздохнул. С платанов облетали последние листья, и один из них, словно некий знак, коснулся его щеки. Но в тот самый момент, когда Харви решительно шагнул с тротуара на мостовую, произошло нечто неожиданное. Перед входной дверью в дом Лукаса вдруг появился человек, женщина, и так же внезапно исчез. Все произошло настолько быстро, что Харви даже усомнился, действительно ли он видел кого-то. Может, просто очередной лист затейливо проплыл у него перед глазами? Дверь, должно быть, мгновенно открылась и закрылась, поэтому призрачная женская фигура словно растворилась в воздухе. Переждав минуту-другую, Харви пересек улицу. Охваченный сильным волнением, он постоял перед домом на тротуаре и покрутил головой, прижав лоб к мокрой ограде.
«Не надо сходить с ума, — думал Харви, — я должен убедиться, должен узнать все наверняка. Она не может быть там, вероятно, у меня возникла галлюцинация, и что, собственно, ей — моей матери — или любой другой женщине могло там понадобиться, скорее всего, никто туда и не входил. О боже, почему же я позволил вернуться этим ужасным мыслям? Зачем только я приехал к Тессе и нашел ту несчастную женщину?! Это настоящее проклятье… Может, она все еще рыдает там, боясь возвращаться домой к разъяренному и жестокому мужу? Так, спокойно! Для начала я должен проверить лондонские адреса, должен выяснить, где Джоан сейчас находится. Здесь ее быть не может. Значит, она должна быть в другом месте. Надо куда-то съездить — в Клифтон, к Коре, ко мне домой… О господи, если бы я умел летать, как Ариэль [58] . Какую радость я мог бы испытать, узнав, что ее здесь нет, как же я был бы счастлив!»
58
Ариэль — персонаж пьесы Шекспира «Буря», добрый гений (дух воздуха).
Харви вцепился в ограду и попытался потрясти ее. Ему казалось, что он прилип к ней, приклеился руками к железным прутьям. Не пора ли ему сматываться отсюда? Однако странно… Входная дверь не могла так быстро открыться и закрыться, значит, ему все привиделось. «О да, пусть все окажется чистой иллюзией». Потом Харви осенило, что эта женщина, конечно же, не вошла в дом, она прошла мимо фасада под окнами и свернула за угол к садовой калитке. Мгновенно взбодрившись, он поднял упавшую на землю трость и прошел по ступеням крыльца к входной двери. Упершись ладонью в стену дома, Харви немного помедлил, привалился плечом к ее мокрой поверхности, прислушиваясь к собственному учащенному дыханию, и горестно скривил губы. Потом, собравшись с силами, он отстранился от стены, побрел вдоль фасада и свернул за угол к садовой калитке. Харви дотронулся до ее ручки, и калитка открылась. Углубившись в сад, он вскоре вышел на лужайку за домом.
Поглядывая с другой стороны на дом, Харви вновь медленно пошел вдоль стены. В издаваемом им тихом ворчании явно угадывалось неоднократно повторяемое слово «maman». Если бы он только мог знать наверняка! Но что же он собирается делать в этом саду, прячась под мокрым деревом? Вот уж действительно, роковая судьба наслала на него все проклятия: и проклятую хромоту, и проклятую связь с Тессой. Ему не следовало заезжать сегодня к ней, именно из-за нее он попал в неприятную историю, столкнувшись с той обреченной на горе женщиной за маленькой дверцей, а потом судьба пригнала его сюда, и он увидел этот проклятый фантом, объемный женский образ, образ его матери. Окружающая темнота вдруг показалась Харви адской бездной, на него навалилась странная слабость. Уронив трость, он ухватился за ствол дерева, провел по нему ладонью. Если бы он только мог вспомнить, какое это дерево. Может, клен или платан? Над его головой ветер громко шелестел листвой. И все же как-то очень странно, как-то жутко и сверхъестественно, как-то ужасно таинственно и быстро проскользнула перед домом та женщина, если, конечно, ее появление было реальным. Потерев другой рукой увлажнившиеся глаза, Харви пристально взглянул на дом. В темноте поблескивали стекла окон, но из-за штор какой-то комнаты верхнего этажа, к балкону которой поднималась из сада узкая лестница, пробивался очень тусклый луч света. Вновь сдвинувшись с места, Харви большими шагами пересек лужайку и взялся за холодные мокрые перила железной лестницы. Задыхаясь и ловя воздух ртом, он поднялся наверх, потом остановился и, прижав руку к груди, постарался справиться с волнением. Узкая полоска света, падавшая из щели между шторами, лежала возле его ног. Он подался вперед, пытаясь разглядеть хоть что-то через ту узкую щель. Она позволила Харви увидеть одну половину комнаты: комод, часть голой стены, а за ней кровать. Лукас сидел на кровати боком к окну. Красочное пятно, какая-то яркая ткань виднелась рядом с ним, выступая из-за его колена. Это был почти наверняка подол женской юбки. Харви еще немного приблизился к окну, и тут Лукас вдруг повернул голову.
Резко отпрянув в сторону, Харви большими прыжками промчался вниз по лестнице, потом, спотыкаясь, завернул за угол дома. Он нащупал калитку, выскользнул из сада и, пройдя вдоль ограды, забрался на ступени парадного крыльца, потом соскочил с них и побежал дальше по улице. Оказавшись на углу, он почувствовал острую боль в ноге. Харви также вспомнил, уже завернув за угол, что забыл в саду Лукаса свою трость.
— Бросьте, — сказал Лукас, — некоторые разногласия свойственны даже богам.
— Они испокон веку расходятся во мнениях, — заметил Питер, — в основе божественного правления заложен компромисс. Разве нам не удалось преуспеть на этом пути?
И в самом деле, казалось, они изрядно преуспели. Беллами с удивлением наблюдал за встречей, устроенной по большей части благодаря его стараниям. Разговор происходил в гостиной Лукаса. Мрачные тона комнатной обстановки — темный персидский ковер, бордовые и синие книги, с которых Лукас всегда снимал бумажные суперобложки, темно-коричневые стены, массивный письменный стол красного дерева и кожаный диван — слабо освещались лучами утреннего солнца, оживлявшего лишь фарфоровые статуэтки английских борзых, итальянскую шкатулку да портрет итальянской бабушки, нервно вцепившейся в бусы на шее. Лукас, как обычно, сидел за своим столом, а Клемент — чуть дальше, сбоку от него. Питер и Беллами расположились напротив. Питер — на коричневом бархатном кресле с подушкой, на которой был вышит герб, а Беллами — на одном из мягких кожаных стульев. Благодаря такому размещению голова Беллами заметно возвышалась над головой Питера, который вальяжно раскинулся в мягком кресле, вытянув вперед длинные ноги. Беллами намеренно сел чуть дальше от стола. Ему подумалось:
«Сегодняшняя встреча напоминает заседание в зале суда, хотя, конечно, поза Питера явно разрушает это сравнение. В любом случае, непонятно, кому здесь положено выяснять обстоятельства дела. Если верить словам Клемента, то нас ожидает своеобразная дуэль, причем Клемент играет роль секунданта Лукаса, а я секунданта Питера!»
Точно в девять тридцать они поднялись на крыльцо, Клемент открыл им дверь, молча развернулся, удалился в гостиную и сел рядом с Лукасом, с которым он, безусловно, успел посовещаться. Беллами надеялся перемолвиться словом с Клементом, по меньшей мере обменяться взглядами, но Клемент быстро, даже демонстративно, повернулся к гостям спиной. Сейчас, сидя позади Лукаса, точно его секретарь, Клемент равнодушно поглядывал по сторонам, избегая обмена взглядами с визитерами.
Эта невероятная встреча организовалась с поразительной быстротой. Клемент, после его признания Беллами, упомянул идею «возвращения на место преступления» в разговоре с Лукасом, и она приятно удивила брата. Беллами, чьим единственным местом встречи с Питером оставался «Замок», спросил своего доверителя, который пребывал в более благодушном настроении, не согласится ли он встретиться с Лукасом для обсуждения этой идеи. Питер ответил согласием. Согласился и Лукас. Клемент, однако, передавая Беллами приглашение Лукаса, мрачно сказал: «Твой подопечный действует на свой собственный страх и риск». Беллами тоже испытывал смешанные чувства. Он не особо верил в практический смысл того, что Клемент назвал «показательным повтором», и вообще не представлял, как это мероприятие может пройти. Беллами просто надеялся, что очередная личная встреча двух противников сможет как-то разрядить обстановку и даже привести к некоторому пониманию. Он убедил Клемента попросить Лукаса пойти хоть на какие-то уступки, поскольку даже малейший примирительный жест мог оказаться полезным.