Землемер
Шрифт:
Я предоставил ему свободу поискать эту увертку и подошел к Сускезусу. Он в это время закуривал трубку.
Трудно было подумать, взглянув на него, что он принимал участие в кровавых сценах этого дня. На его лице была начертана философская важность и вместе с тем глубокое спокойствие.
— Добрый вечер. Бесследный, — сказал я, протягивая ему руку, — я очень рад, что вижу тебя на свободе…
— Амбар — плохая была тюрьма. Джеп сломал замок, как пук соломы. Непонятно, как мог Мильакр не ожидать такого конца.
— О, ему в этот вечер нужно было думать о другом, поважнее твоей тюрьмы. Теперь, я думаю, он уже больше не встанет.
Онондаго, прежде чем ответить, вынул трубку изо рта.
— Да, ему пришел конец.
— Жалко, что наш добрый землемер погиб в этом низком деле.
— Низком, ваша правда.., я тоже самое говорил сам себе… Если скваттер убил землемера, то разве друг землемера не мог убить в свою очередь скваттера?
— Ты рассуждаешь, как индеец. Бесследный, но у бледнолицых в мирное время не разрешается мстить кровью за кровь, такое мщение у них проходит наравне с преступлением.
Сускезус продолжал курить, не отвечая ни слова.
Потом он отложил трубку в сторону и погрузился в размышления. Видно было по его лицу, что он был доволен своим поступком.
Джеп, со своей стороны, ожидал моего приветствия.
Он никогда не осмеливался начинать разговор первым, несмотря на близость, существовавшую между нами. Но как только я к нему обращался хоть с одним словом, он тут же отвечал непринужденно, не стесняя себя.
— Благодарю тебя, Джеп, ты выполнил свое дело прекрасно. Никто искуснее и скорее тебя не провел бы сюда отряд и не освободил бы нас…
— О, мы сделали бы еще больше, если бы судья разрешил нам стрелять с первого шага… Я думаю, половина скваттеров не ушла бы от нас.
— Ньюкем поступил правильно. К чему проливать кровь в мирное время?
— А зачем пролили кровь землемера?
— Во всем этом разберется правосудие… Оно рассудит, кто прав, кто виноват…
— Но, по крайней мере, я радуюсь тому, что один из этих скваттеров будет помнить меня до конца своей жизни… Да, он навсегда сохранит воспоминание о Джепе Сатанстое… Не правда ли, это хорошо?
— Хорошо! — сказал Онондаго воодушевленно.
На обратном пути я нашел Франка на прежнем месте.
Он рассказал мне все подробности нашего освобождения.
Как только землемер, Урсула и Джеп узнали о моем плене от индейца, то тотчас же отправились к Мильакру, а Франк не теряя времени пустился в Равенснест, чтобы собрать там как можно больше людей и идти с ними к нам на выручку. Молодой мой друг, в первую минуту душевного волнения, написал о моем плене генералу, который в то время был в Фискилле, у моей старшей сестры. Гонец был отправлен накануне ночью. Так как расстояние между Фискиллем и Равенснестом было не больше ста сорока миль и в основном водяной путь, и к тому же ветер благоприятствовал путешествию, то можно было думать, что в ту минуту, когда я слушал этот рассказ, вся наша семья была уже недалеко от Равенснеста или по крайней мере они могли приехать туда в одно время со мной. Франк занял место Урсулы возле раненого, а я с полчаса прогулялся с ней перед домом. Я опять начал говорить ей о моих надеждах, и между прочим сказал, что все мои родственники или в пути, или уже приехали в Равенснест. При этой новости рука ее, лежавшая на моем плече, задрожала.
— Я этого совсем не ожидала, — сказала она спустя несколько минут. — Признаться вам, я боюсь представиться на суд вашего семейства. У меня нет никаких достоинств, я племянница бедного землемера, не знаю общества, мне знакомы только леса, где я таскала цепь, между тем как они…
— Ах, не говорите, не мучайте меня этими слова. Да, Урсула, что может быть прочнее той цепи, в которую вы заковали мое сердце!.. И пусть свет говорит, что ему будет угодно, я буду носить эту цепь до последней минуты моей жизни. О, не бойтесь ничего, Урсула… Мой отец — человек справедливый; что же касается матушки, то я опасаюсь только одного, чтобы она, увидев вас, не полюбила больше, чем своего сына.
— Я боюсь поверить вам, Мордаунт, — ответила молодая девушка, лицо которой сделалось уже немного веселее. — Но пойдемте в дом. Я стану читать молитвы, эта странная женщина просила меня не забыть также ее мужа.., нужно выполнить данное ей обещание.
Урсула поставила свечу на ящик, недалеко от кровати Мильакра, и, став на колени, развернула книгу и стала читать молитву.
Через минуту торжественные слова молитвы раздались в комнате. Пруденс и Лавиния, стоя возле стены, внимали голосу Урсулы, который один только нарушал общую тишину. Суеверный обычай запрещал им преклонять колени. Франк и я остались у двери и тоже молились… Никогда молитвы не были так искренни и горячи, как в эту ночь.
Глава XXVIII
Вот мы подошли к мрачному царству Плутона. Повсюду бесплодные пустыни и дикие равнины; повсюду крики, вопли и вздохи…
Так прошла ночь, которую я никогда не забуду. Оба раненых спали. Время от времени мы смачивали водой их запекшиеся губы. Перед рассветом я убедил Урсулу немного отдохнуть. Бедная девушка изнемогала, как нравственно, так и физически. Только сон мог подкрепить ее слабеющие силы. Что же касается Пруденс, то она провела всю ночь возле постели своего мужа в том же мрачном безмолвии.
Наконец наступило утро. Мне доложили, что Ньюкем уехал ночью, вероятно, обеспокоенный тем, что я знал о его проделках.
Чем больше я живу, тем больше убеждаюсь, что человек, который себя объявляет другом народа, постоянно обманывает его ради своей личной выгоды.
По мере того, как наступал рассвет, землемер и скваттер стали выходить из забвения, в которое они были погружены ночью. Хотя жизнь в них постепенно угасала, но мысли их все еще были обращены к земле, на тот театр, в котором они были актерами на протяжении десятков лет.
— Дядюшка пришел в себя, — сказала Урсула, подходя к двери, — он зовет вас обоих, особенно вас, Мордаунт. Он хочет с вами поговорить в последний раз.
Мы хотели войти в комнату, но остановились на пороге, услышав голос Эндрю, который в это время заговорил со старым скваттером.
— Мильакр! — сказал землемер, повысив голос. — Можешь ли ты ответить мне. Мы оба собираемся в дальнюю дорогу, и нехорошо пускаться в этот путь с сердцами, отягощенными дурными помыслами и чувствами. Если бы у тебя была такая племянница, как моя Урсула, то ты, вероятно, легче бы расстался с землей и с радостью перенесся в тот мир, в который идем мы с тобой.