Землетрясение в отдельно взятом дворе (сборник)
Шрифт:
Стал искать. Весь город обошел марафонец. Нету в Черновцах коня. А тем более кареты. Ну нету! Может, «мерсик» белый или там лимузин, а, Ларочка? Нет, топает Ларочка ножкой: нет, карету мне, карету!
Кто-то посоветовал: поезжай в дачный поселок, там бывший Цирковой живет, у него есть.
Приехал Бикила в поселок. Нашел Циркового. У того на калитке объявление висит. Странное. Бикила поближе подошел, прямо вздохнул облегченно. Написано было: «Снимаю порчу». Только вот первое слово тоненько-тоненько написано. А второе — жирно-жирно. Вот издалека и видно только: «Порчу.
Не ведал тогда Бикила, что это знак был — мол, уходи, марафонец. И быстро.
Действительно, был у Циркового конь белый. Кобыла. Старая. А еще три собаки. И два индюка. Лошадь, собаки и индюки дружили. Паслись вместе, ели из одной кормушки, жили в одном сарае. Стая, догадался Бикила. Табун, уточнил Цирковой. У них лошадь за главного.
У Циркового и бричка была. Не карета, но все-таки… Раньше в ней лошадь по арене мартышек возила. А еще эта коняга вальс танцевать умела, кланялась и под джигитовкой могла. Но возраст, понятно же…
В назначенный день Бикила переминался с ноги на ногу у своего дома с букетом, в туфлях лаковых. Время было за Ларочкой ехать, а кареты нету.
И вот показалась в конце улицы. Лошадь белая, чистая, с плюмажем розовым — красота! И Цирковой сидит, цилиндром машет, вопит: пою, мол, тебе, бог Гименей. Быстрей, быстрей, обрадовался Бикила. Ларочка ждет в кружевах, зарделась под фатой. Но что это?! Рядом с лошадью деловито бежали собаки и звонко тявкали. А следом за бричкой, переваливаясь косолапо, развернув крылья, неслись индюки, топали и верещали, как татары.
Бикила схватился за голову: куда с этой стаей? Табуном, вежливо поправил Цирковой. Ну, табуном! Бикила чуть не плачет. А Цирковой ему: тихо! Спокойно, марафонец! Доедем до угла — возьмешь управление на себя, а я в это время отвлеку собак и индюков. Какое управление, кричал Бикила, я же не умею. А что тут уметь, это ж не ракета, веселился Цирковой.
Доехали до Ларочкиного угла. Бикила взгромоздился на козлы, приклеил к физиономии улыбку ласковую и кое-как въехал во двор. Цирковой напрасно руками размахивал: кыш, кыш, — табун пронесся мимо него вслед за бричкой, шурша нарядно, гикая, улюлюкая и подвывая. Под крики соседей завистливые и причитания мамы и бабушки Ларочка неуклюже забралась в бричку. Оркестр заиграл полечку, все замахали — счастливого пути, ура, ура. Лошадь засмеялась радостно и понеслась под музыку. По кругу. Трям-па-па-па, трям-па-па-па. Один круг по двору, трям-па-па-па, второй… Оркестр сбился и замолк. А лошадь все бежала и бежала по кругу, красиво поднимая передние ноги. Следом неслись собаки, индюки, потный Цирковой в цилиндре — кыш, кыш…
— Играйте! Играйте! — в отчаянии Бикила закричал из брички. Оркестр заиграл. Пожалуйста. Вальс! Лошадь остановилась, послушала, поклонилась и пошла вышивать — ум-па-па, ум-па-па, чуть бричку не опрокинув. Ларочка в букет рыдала, валясь то в обморок, то на Бикилу. Бикила истерично реготал, хлопая себя по коленям. Ларочкина мама громко проклинала. Лошадь была счастлива.
Так Бикила больше и не женился. Только еще разок. Но уже потом.
Бывший
Когда в центре города с нового памятника брезент стянули и песню спели, поняли все: не знаем, кого ставили, но на постаменте — Бики-ла. Он, Бикила, с бандурой, в длинном пальто.
Бикила загордился. Бандуру, списанную из музыкальной школы, выпросил. Ему говорят: «Ты ж не умеешь». А Бикила пальцем на памятник: «А он умел?»
Как иностранцев приведут (канадцы повадились) — Бикила тут как тут. Переводчице говорит: «Дай рупь. А то на бандуре играть буду. Ты ж меня знаешь. Международный скандал будет». А канадцы: «Оу! вау!» — фотографируются с ним, сувениры дарят. А он в блокнотиках им автограф пишет: «Абебе Бикила».
А бронзовый Бикила смотрит на все это сверху — сурово так, с подозрением, мол, как дам вам сейчас бандурой по башке…
А что памятник! Подумаешь… Зато у Бикилы бизнес. Уже и стихов пару выучил. Декламирует под бандуру — дрын-дрын…
Однажды бывший марафонец Бикила пошел с мужиками на охоту. Побегали они по лесу, покомандовали друг другом, парочку зайцев подстрелили и занялись непосредственно тем, за чем и приехали. Разложились. Костерок. Хорошо!
Бикиле говорят: ставь ружье в горку, нельзя его рядом с собой держать, особенно когда выпиваешь. А Бикила не хочет. Во-первых, ружье не его. А зятя. Но главное: а вдруг заяц на горизонте? А Бикила — бабах! — и все. Его, Бики-лин, заяц!
Сидит Бикила, ест, выпивает и нервирует всех. Потому что с ружьем не желает расстаться. И все вдаль смотрит. Руку козырьком прикладывает к бровям и смотрит, смотрит…
Час сидят. Другой. Никто отдыхать нормально не может — у Бикилы ружье на коленях. Потом стали бегать по очереди куда-то, шептаться, интриговать. Вдруг кто-то: заяц! И да! Заяц на пригорке сидит, застыл, не шевелится. И все как-то вяло: мол, да, ну и что? И никто к ружьям не спешит. А Бикила вскинул ружье — и бабах! Оглядел победно компанию и пошел на пригорок за добычей. Медленно так шел, будто нехотя. А у самого сердце от радости выскакивает. А остальные ему в спину смотрят. Злорадно. Завидуют. Не знает Бикила, как и дошел.
А заяц лежал себе под елочкой. В сложенных лапках — бумажка. Бикила развернул записку недоуменно. А там корявыми печатными буквами: «Граждане! Убил меня Бикила! Негодяй! Говорили же тебе, ставь ружье в горку!»
Больше Бикила на охоту не ходил. Да его и не брал никто.
Дом столяров
По специальности он был биолог. По призванию Столяр был строитель. Дешевая игра слов — так скажет редактор. Отвечаю. Конечно, не всегда так. Вот, скажем, Школьники — музыканты? Он — скрипка, она — флейта, сын (балда, природа на нем отдыхает) — треугольник и то не попадает? А Садовник, физик-секретчик, — как? Хотя какие секреты могут быть между соседями.