Землетрясения

Руссо Пьер

Можно ли исчислить силу землетрясения, или, правильнее, его интенсивность, как говорят сейсмологи?

Читателю, вероятно, известно, что интенсивность землетрясения в данной точке определяется эмпирически, в соответствии с его внешними проявлениями, и исчисляется по шкале, которая, по международному соглашению, подразделяется на двенадцать баллов. Это так называемая шкала Меркалли [7] .

Так, например, деление I соответствует толчку, который регистрируют только специальные приборы — сейсмографы, но не ощущают живые существа; II — колебание земной коры едва ощутимо, как это наблюдалось в Париже 11 июня 1938 года; IV — вибрирует посуда и трещат полы; VI — спящие просыпаются, начинают звонить колокольчики, шумят деревья; VIII — падают трубы; IX — начинают разрушаться здания; XI — не остается ни одного каменного строения; XII —

видоизменяется рельеф Земли.

7

Шкалы интенсивности землетрясений вырабатывались постепенно по мере накопления материала и сопоставлений отдельных исследований, что позволило получить общую картину. Меркалли предложил свою шкалу в 1902 году. В 1923 году эта шкала была улучшена Зибергом, а в 1931 году Вудом и Ньюманом. Модификация этой шкалы применительно к условиям в СССР разработана Медведевым и 1953 году. Баллы интенсивности принято обозначать римскими цифрами. — Прим. ред.

Итак, установив, что эпицентр землетрясения находился в 100 километрах к западу от Лиссабона, и предположив, что движение земной коры при толчке было направлено с юго-запада на северо-восток (то есть параллельно долине реки Тежу), можно, согласно Рихтеру, определить интенсивность лиссабонского землетрясения 1755 года в X–XII баллов. Тот же автор считает, что в среднем радиус окружности, внутри которой землетрясение сопровождалось разрушениями, составлял около 600 километров, а радиус окружности, ограничивающей территорию, где колебания земли едва ощущались, — 2000 километров.

Не трудно представить себе, какое впечатление произвела подобная катастрофа на ее современников. 1755 год приходился на «эпоху просвещения» — эпоху Вольтера, Руссо, энциклопедистов и «популярной науки» аббата Нолле [8] .

Философы живо откликнулись на это трагическое событие и много о нем писали. Будущий создатель «Эмиля» [9] видел в нем убедительное доказательство того, как вредно отдаляться от природы. Эту идею жестоко высмеял автор «Кандида» [10] , еще до того, как он написал в 1756 году свою философскую «Поэму о лиссабонской катастрофе». Самым плодотворным нам представляется вывод, к которому пришел в связи с лиссабонским землетрясением английский геолог Лайель: «Перед лицом этих ужасных катаклизмов и многих других катастроф, свидетелем которых за столь короткий срок стало наше поколение, может ли геолог с полной уверенностью утверждать, что Земля наконец пришла в состояние покоя?»

8

Жан-Антуан Нолле (1700–1770) — французский физик, открывший явление эндосмоса и занимавшийся изучением электричества. — Прим. ред.

9

Трактат «Эмиль, или О воспитании чувств» (1762 год) подытоживает педагогические идеи Руссо, который, как известно, справедливо критикуя культуру и нравы разлагающегося феодального общества, противопоставлял ему идеализированный патриархальный быт, мирный сельский труд, сельскую жизнь, ограниченную узким кругом простых нравственных норм. — Прим. ред.

10

«Кандид» — философский роман Вольтера, в котором автор, жестоко высмеивая абсолютистскую монархию и нравы феодальной знати, заставляет своего претерпевшего все превратности судьбы героя прийти к мысли, что каждый человек должен только «возделывать свой огород», то есть работать, не размышляя. — Прим. ред.

Этот вывод не противоречит в конечном итоге цитате из Сенеки, которую привел основоположник сейсмологии Монтессю-де-Баллор в своей последней книге: «Землетрясение порождает множество чудес: оно меняет лик Земли, низвергает горы, поднимает равнины, заваливает долины и извлекает из морской пучины новые острова».

Глава вторая

Сан-Франциско: 1906 год Три дня и аду

Происшествия на море

18 апреля 1906 года, около 5 часов утра, американское судно «Мак-Кинау» подходило к Сан-Франциско, тяжело нагруженное углем. Оно находилось на траверсе залива Томалес, как раз на 38°23' северной широты и 123°24' западной долготы. Вдруг при ясном небе и спокойном море судно внезапно вздрогнуло от резкого толчка и затрещало по всем швам. Капитан тотчас выбежал из каюты и поднялся на мостик, а неожиданно разбуженные матросы бросились к люкам. Между тем стоявший на вахте офицер распорядился обследовать трюмы.

Но вскоре все успокоились. На корпусе корабля не было ни малейшего следа какого бы то ни было удара, море оставалось спокойным, солнце всходило на безоблачном небе. Хотя в судовом журнале не нашли отражения личные переживания команды, недоверчивые матросы, несомненно, высказали немало соображений по поводу этого таинственного происшествия. Не подлежало сомнению, что «Мак-Кинау» на что-то наткнулся, но на что именно? На затонувшее судно, скалу или подводную лодку?

Добавим, что в то же время, то есть в 5 часов 10 минут, и в том же районе толчок примерно такой же силы был зарегистрирован на борту парохода «Уарда», находившегося на траверсе пролива Золотые Ворота, и парохода «Нейшнл Сити», шедшего несколько западнее «Мак-Кинау». И на этих судах причина толчка показалась загадочной, и нетрудно вообразить, сколько толков и пересудов за ним последовало. Разумеется, среди скептиков, пожимавших плечами, когда высказывалось предположение о таинственном морском змее, было немало осведомленных людей. Какой-нибудь Джонни Аткинс наверняка высказывал следующую мысль, показавшуюся многим очень странной:

«Хм, весьма возможно, что это поднимается морское дно. Не забывайте, что штормы случаются и на дне. Вспомните хотя бы о том, что совсем недавно стряслось в Италии; ведь об этом пишут все газеты».

Действительно, за десять дней до землетрясения, а именно 8 апреля 1906 года, произошло сильное извержение Везувия. Правильнее было бы говорить о взрыве этого вулкана: его вершина взлетела на воздух, потоки лавы устремились по склонам, и дождь пепла обрушился на Неаполь.

И Джонни высказал по этому поводу свое мнение, не расходившееся с точкой зрения большинства его друзей, таких же калифорнийцев, как и он сам: «Как могут люди селиться так близко к вулкану? Право же, эти неаполитанцы не совсем в своем уме».

Палас-Отель в Сан-Франциско

Расстанемся с командой «Мак-Кинау», еще не совсем оправившейся от испуга, и перенесемся на несколько миль к востоку, в Сан-Франциско, где многие еще спали в этот ранний час. Мы расскажем о Палас-Отеле, самой замечательной гостинице города, построенной на углу улиц Маркет-стрит и Нью-Монтгомерри. Это здание, отличавшееся неслыханной для того времени роскошью, было сооружено Уильямом Ролстоном, который с помощью основанного им же в 1864 году Калифорнийского банка контролировал всю экономику района.

Мало сказать, что Ролстон был богатейшим магнатом. Калифорнийцы прозвали его «колдуном». Ведь по указке его магического жезла поднялись из земли самые красивые и разнообразные здания, среди которых пальма первенства, несомненно, принадлежала Палас-Отелю. По желанию «колдуна», этот отель должен был стать самым большим в мире, и действительно, здание занимало более двух акров (более 0,8 гектара). Всеобщий восторг вызывали и семь этажей, и 800 номеров, и облицованный мрамором холл, в центре которого спускалась с потолка массивная хрустальная люстра. Здесь благоухали апельсиновые и лимонные деревья и сюда стекались все щеголи и щеголихи города, чтобы послушать оркестр и потанцевать. Говорят, что это восьмое чудо света в четыре раза превышало потребности населения того времени. Но какое это имело значение, раз оно составляло гордость города? Чтобы обставить свой огромный отель, Ролстон построил фабрики, изготовлявшие мебель, ковры, замки, часы и шелковые драпировки. Даже табак, который продавали в отеле, выращивался на принадлежащих Ролстону плантациях. Нет ничего удивительного, что каждый этаж гостиницы обошелся своему владельцу в миллион долларов. С момента ее открытия в 1875 году здесь побывало немало знаменитых людей того времени: Грант, Шеридан, Оскар Уайльд и император Бразилии.

В 1906 году в Сан-Франциско насчитывалось 400 тысяч жителей. Город этот был не только торговым и финансовым центром международного значения, но и играл выдающуюся роль в культурной жизни страны. Кроме того, Сан-Франциско стал излюбленным местом кутил и прожигателей жизни. Отнюдь не желая обидеть читателя, мы попросим его обратиться к рис. 1 на тот случай, если он имеет смутное представление о топографии Сан-Франциско и о местонахождении отеля мистера Ролстона. Правда, это схематичный чертеж, но он все же показывает расположение некоторых объектов, о которых мы будем говорить ниже.