Земля бизонов
Шрифт:
Тем не менее, злоумышленнику потребовалось немало времени, чтобы проделать последние четыре шага, отделяющие его от жертвы. Лишь убедившись, что та не проснулась и по-прежнему беспомощна, он поднял каменный топор, чтобы со всей силой опустить его на голову спящего.
Однако оружие так и не достигло цели: рука злоумышленника замерла на полпути, перехваченная чьей-то железной дланью, сломавшей эту руку, как сухую веточку.
Отчаянный крик боли пронесся над кустами и резко оборвался, когда Сьенфуэгос отвесил незнакомцу подзатыльник, и тот как подкошенный
Затем воцарилось долгое молчание.
В конце концов его нарушил шепот встревоженного Сильвестре Андухара:
— Сьенфуэгос?..
— Да?
— Что это было?
— На меня напал дикарь.
— Какой еще дикарь?
— Понятия не имею, но, видимо, совсем еще мальчишка: он даже сопротивляться не пытался.
— Ты его убил?
— Надеюсь, что нет.
— И что нам теперь делать?
— Дожидаться рассвета.
— Вот дерьмо!
Остаток ночи тянулся бесконечно долго. Прислушиваясь к каждому шороху, не выпуская из рук оружия, они сидели спина к спине рядом с телом полуголого парнишки, который, казалось, погрузился в глубокий беспробудный сон.
Одного подзатыльника, полученного от человека, когда-то по праву носившего прозвище Силач, оказалось достаточно, чтобы индеец несколько часов не мог поднять головы.
Потом раздался подозрительный шум, и сотне метров от них трижды прозвучал крик совы.
— Сиу... — прошептал андалузец. — Это их клич.
— Ага!
Затянувшееся ожидание продолжилось, но ничего не происходило, пока рассвет не решил прогнать своего извечного врага, темноту.
Он оттеснял ее все дальше на запад, и она уступала место расплывчатым сумеркам, медленно выступали толстые стволы деревьев и стебли побуревшей травы, а затем множество цветов в глубине леса засияли самыми яркими красками.
Лишь теперь они смогли как следует рассмотреть индейца, который и в самом деле оказался не старше десяти-двенадцати лет.
— Земля безумцев! — в ярости пробормотал Сьенфуэгос. — Кому понадобилось это затеять?
— Одному кретину, которому приспичило раньше срока стяжать себе славу великого воина.
— Я чуть не свернул ему шею.
— Христос остановил твою руку.
— Просто счастье, что я не сломал ему шею. А ведь мог!
— Там что-то движется!
Они прислушались, вглядываясь в колышущуюся на ветру массу травы, и вскоре действительно заметили пятерых воинов, осторожно крадущихся сквозь кусты.
Легко, как перышко, Сьенфуэгос поднял мальчика на руки и направился вместе с ним к недалекому берегу реки. Там он опустил свою ношу на песок и вынул огромный нож, прижав острие к шее спящего пленника.
Сильвестре Андухар последовал за ним и встал чуть левее, дожидаясь, пока туземцы выберутся из зарослей.
— Скажи им, что мальчишка пока невредим, но я отрежу ему голову, как только кто-нибудь из них двинется с места, — заявил канарец. — Не в моих обычаях убивать детей, но он напал первым.
Андухар перевел его слова, и туземцы послушно остановились в десяти метрах от них. Казалось, они не только напуганы, но
Очевидно, они никогда прежде не видели такого острого и блестящего оружия.
Индейцы пошептались между собой. Вперед выступил здоровенный детина, больше похожий на медведя, чем на человека. Похоже, он был у них главным.
— Это земля дакотов, и тот, кто без нашего позволения вторгается на нее, должен умереть, — произнес краснокожий. — Таков закон.
— Мы пришли издалека, — ответил Сьенфуэгос. — Мы — мирные путники и надеялись, что нас здесь встретят как друзей, а вместо этого нас попытались убить в ночи.
— Никто не предупредил нас о вашем приходе.
— Мы не встретили никого, кому могли бы об этом сообщить.
— Дым заметно издалека, — заметил гигант. — И мы ни разу не видели белого дыма, который бы говорил о ваших мирных намерениях.
Сильвестре Андухар ненадолго задумался, затем, чтобы потянуть время, перевел канарцу сказанное, после чего без всякого зазрения совести выдал индейцам откровенную ложь:
— Мы пришли из-за моря, где ничего не знают о ваших дымовых сигналах и как ими предупреждать о присутствии путников.
— Вы лжете, за морем ничего нет и быть не может.
— Тем не менее, есть. Там лежат земли, столь же великие и прекрасные, как и ваши.
— И там тоже принято убивать детей?
— Только если они сами пытаются убить спящего, — твердо ответил андалузец, и добавил: — А если вы позволяете себе подобное — значит, не имеете ничего общего с мирным племенем дакотов и благородным народом сиу, а принадлежите к презренному племени команчей.
В ответ послышался возмущенный ропот, словно одно название привело в ярость доблестных воинов. Какое-то время они совещались между собой, не спуская, однако, глаз с врагов.
Наконец, верзила снова вышел вперед и заявил:
— Мы можем позволить вам пройти через наши земли, только если один из вас победит меня в саксавуа. Если он одолеет меня — вы свободны, а иначе оба станете нашими рабами.
— Значит, вам не дорога жизнь этого парня?
— Это мой сын, и я буду оплакивать его долгие годы, но он ослушался моего приказа, проявив безрассудство, а безрассудство и непослушание должны быть наказаны, — он поднял руку, словно собираясь в чем-то поклясться, и добавил: — Но если вы убьете его, то станете не рабами, а трупами.
Когда Андухар перевел предложение вождя, Сьенфуэгос не смог удержаться от вопроса:
— Что такое саксавуа?
— Смертельная борьба без оружия, — ответил Андухар.
— Смертельная, но без оружия? — удивился канарец. — И как такое возможно?
— В ней позволено все: бить ниже пояса, кусаться, царапаться, даже выдавливать глаза. Ты только взгляни, что за когти у этого зверя! Длинные и острые, как у ягуара, но на самом деле это затвердевшая смола. А взгляни на его шрамы! Можешь не сомневаться, он настоящий мастер этой борьбы, голову даю на отсечение, он убил не одного несчастного.